Не говори ты Арктике – прощай - [75]

«2 мая 1985 года. Вчерашний переход по сравнению с сегодняшним — семечки. Шли не по льду, а по своим нервам. Шли друг на друга на расстоянии шести — десяти метров, скорость максимальная, останавливаться нельзя, тут же уйдешь под лед. Его толщина не более четырех сантиметров, а местами полтора-два сантиметра. Но всем ясно — назад уже не прорвемся, только вперед… Подрядчиков провалился с лыжами и рюкзаком. Я почувствовал, что лед рядом держит, схватил Подрядчикова за рюкзак и вытащил на лед. Еще провалился Андрей Филиппов — сослепу влетел в открытую промоину…»

«Ну вот и все, петля затянулась. Мы в нокауте. Николаев полностью ушел под лед, наверху осталась только голова. Так не проваливался еще никто. Издалека орем Гашеву (он стоит спиной к Николаеву). Видим, как Виктор барахтается, пытается снять лыжи, наваливается на лед, но тот обламывается, и все повторяется снова. Сергей спешит туда, но сам проседает. Наконец Сергею удается приблизиться, но Виктор уже не мог удержать в закоченевших руках поданную ему палку. Счастье, что Сергею удалось набросить темляк на кисть. Вытаскивая Виктора, Сергей два раза проваливался сам. Наконец оба на льду; Виктор еле идет, ведь он был в воде десять минут. Пока мы возвратились к нашему островку, и поставили палатку, и пока Виктора переправили к палатке, прошло минут тридцать пять. На него больно смотреть — эти сорок с лишним минут изменили его до неузнаваемости. Раздеваем его, переодеваем в сухое и укладываем в спальник… Солидные отморожения и у Величко, руки и ноги прохватило хорошо. Да и остальные купавшиеся… Одним словом, к утру стало ясно, что наша ночная операция завершилась полным провалом — к острову нам не пройти…»

Вот такие драматические события предшествовали радиограмме Подрядчикова на Средний.

3. ЗАВЕРШЕНИЕ ПОЛЯРНОЙ ОДИССЕИ

Из радиопереговоров я знал, что Чуков и Подрядчиков идут тяжело, но что настолько…

Пока же, в то время когда мы летели к острову Ушакова, было достоверно известно одно: группа Подрядчикова попала в крайне опасную ситуацию. Особую тревогу внушало состояние члена команды, пробывшего в ледяной воде десять минут. Когда-то, собирая материал о гибели судов от обледенения, я усвоил, что пять-шесть минут пребывания в ледяной воде могут привести к гибели человека. А тут — десять минут!

И еще нам стало известно из радиопереговоров, что Чуков пытался с острова выйти навстречу Подрядчикову, но не успел — узнал о вылете вертолета. И хорошо, что не успел: как вскоре выяснилось, никаких шансов пробиться к Подрядчикову у Чукова не было, сам неминуемо оказался бы в ловушке.

Освальд выжимал из вертолета максимальную скорость. Летели без обычных для этого экипажа шуток; даже несколько белых медведей, за которыми так заманчиво погоняться, на сей раз остались без внимания.

Девять человек на осколке льдины, которую еще нужно найти… Впрочем, эта задача казалась мне не слишком сложной: потерпевшие бедствие находятся в семи-восьми километрах от острова, погода ясная — полярный день, солнце, видимость — лучше не пожелаешь. Лишь бы продержались на своем осколке, а уж найти мы их найдем.

Дальнейшие события показали, что я смотрел на вещи слишком оптимистично.

Поначалу, однако, все шло по плану. Освальд посадил вертолет рядом с поляркой, где нас без излишних эмоций, но с трудно скрываемой радостью встретила группа Чукова. Явно чувствовалось, что эти немало пережившие люди живут исключительно мыслями о попавших в беду товарищах. Но, повторяю, никаких излишних эмоций и слов у полярников в жизни, а не в кино, это не принято.

Пока с борта выгружались запасные бочки с горючим, Освальд и Лукин расспрашивали Чукова о ситуации. Я с любопытством смотрел на него. Он был высок и аскетически худ, но то была худоба не болезненного, а очень сильного и выносливого человека («ни унции лишнего жира» — как у героев Джека Лондона). Обожженное ветрами и беспощадным полярным солнцем лицо обросло неухоженной бородой — типичное лицо не имевшего времени заняться собой путешественника; ну и прищуренные, спокойные, холодноватые глаза очень уверенного в своих силах человека. Потом, когда я познакомился с Владимиром Чуковым основательнее, впечатление не изменилось: сильная личность, такие в ходе естественного отбора и становятся руководителями труднейших экспедиций.

Чуков доложил, что Подрядчиков дрейфует на льдинке, керосина и продуктов суток на двое, своими силами ему не пробиться и прочее. Как только бочки были выгружены и обговорен порядок связи с радистом Ушакова, мы вылетели на поиск.

* * *

Из записной книжки: «Жюль Ренар писал: „Легкая дрожь — предвестница прекрасной фразы“. Вспомнил, потому что ощущаю легкую непрерывную дрожь — спутницу острого приключения. Я, как и мои товарищи, очень волнуюсь и в то же время испытываю высокую душевную приподнятость от сознания того, что пусть пассивно, но участвую в таком благородном деле».

Я и сейчас волнуюсь, когда пишу и вспоминаю; мы галсами прочесывали пространства открытой воды и мелкобитого льда, глаза высмотрели, но никак не могли обнаружить палатку на льдине, ставшей последним ледовым приютом группы Подрядчикова. Искали два часа! Что только Освальд делал с вертолетом! Он то бросал его вниз, то крутил виражи, так что дух захватывало, взмывал вверх, крутился, как волчок, — квадратного метра океана, кажется, не оставил без внимания в районе местонахождения Подрядчикова. Тот держал связь с радистом Ушакова и докладывал, что видит нас, давал поправки к курсу; с Ушакова данные поступали к нам, а мы — не видели. Ну, загадка, наваждение какое-то — не видели, и точка. Виной тому, наверное, было ослепительное солнце — это в час, два часа ночи! Мы бросались от одного иллюминатора к другому, кому-то казалось, что вот-вот они, а Освальд, который из пилотской кабины все видел куда лучше, орал на нас, чтобы не наводили на ложную цель, и непрерывно, яростно резал вертолетом насквозь пронизанный солнечными лучами воздух. И мы тоже вошли в раж и кощунственно ругали тех, кто внизу, почему они не запускают ракеты, и тут же мысленно извинялись, потому что голову то и дело терзала нехорошая мысль: «А вдруг ракеты уже запускать некому?»