Не говори, что лес пустой... - [25]

…Оксана Алексеевна, узнав о предложении Николая Петровича, расстроилась.

— Но почему Давлят вдруг должен стать военным? — заспорила она с мужем и гостем. — Я за то, чтоб кончил десятилетку, поступил в институт, приобрел более нужную профессию.

— А чем плоха военная? — спросил муж.

— Я не говорю — плоха. Просто она ему не подходит.

— Ну, подходит или не подходит, это зависит от него самого, — вмешался Николай Петрович. — Но вы сказали «более нужную профессию», Оксана Алексеевна, вот что главное. А нужнее нашей пока нет. Сейчас, насколько я понимаю, необходимо подготовить национальные военные кадры.

— Ксане хочется, чтобы Давлят стал преподавателем литературы, — усмехнулся Максим Макарович.

— Как тебе хочется, чтобы он стал инженером-дорожником, — не осталась в долгу жена.

— Давайте перенесем наш спор на завтра, до ответа Давлята, — добродушно пробасил Николай Петрович. — Можно попросить еще чаю?

— Ах да, простите!.. Но все равно я не согласна с вами, — сказала Оксана Алексеевна, наливая ему чай. — Давлят еще в том возрасте, когда увлекаются всем чем угодно…

— А Коля в семнадцать командовал взводом, — вставил Максим Макарович.

— Время было другое.

— Согласен, — сказал Николай Петрович, — но боюсь, Оксана Алексеевна, придется нам еще воевать.

Они сидели на веранде втроем. Дети уже спали, и Давлят, естественно, не мог слышать этого разговора. Поэтому Максим Макарович сразу догадался, откуда ветер дует, когда утром Давлят сказал ему с глазу на глаз:

— Я хотел бы пойти в военное училище, но не хочу обидеть тетю Оксану.

— Ну, а если мы, трое мужчин, едины, а она, одна женщина, настоит на своем, это разве будет справедливо?

— Я не хочу обижать ее, — повторил Давлят.

— Мда-а… Ну, если ты уже сейчас такой рохля, то лучше, конечно, не идти: армии такие не нужны, — жестко выговорил Максим Макарович после недолгого раздумья. — Ты представляешь… — обратился он к появившемуся Николаю Петровичу и пересказал сомнения Давлята.

Николай Петрович засмеялся.

— А чем ты, брат Максим, возмущаешься? Давлят, если говорить начистоту, прав. Ценить надо его отношение к Оксане Алексеевне и хвалить за тактику, которую избрал: чтобы, как говорится, и козы были сыты, и капуста цела.

Давлят, с замиранием сердца ждавший, что скажет Николай Петрович, облегченно вздохнул и заулыбался.

— Что, чертенок, по душе слова майора? — потрепал его вихры Максим Макарович. — А отвечать опять мне? Нелегко ведь это, чтоб и козы были сыты, и капуста цела. Что-то надо придумать.

— А мы оформим его документы да сдадим в военкомат, — сказал Николай Петрович. — Пусть отправляется в Крым, не пропадать же путевке! А вернется — военкомат вызовет. Пройдет медкомиссию, если подойдет, получит повестку. Вот так… Устраивает?

— Голосую обеими руками! — поднял Максим Макарович руки.

— Я тоже, — сказал Давлят.

— Только, чур, держать все это, пока не получит повестку, в секрете от Оксаны Алексеевны. Беречь, как военную тайну.

— Клянусь! — таким же полушутливым тоном произнес Максим Макарович.

Все сделали, как решили, и уже дней через десять после возвращения из Крыма Давлят, пройдя все военкоматские комиссии, получил извещение о том, что он зачислен курсантом Ташкентского военного училища, к начальнику которого ему надлежит явиться такого-то числа.

Оксана Алексеевна конечно же упрекнула мужа и Давлята. Но Давлят сказал:

— Тетя Оксана, я давно мечтал об этом, только не знал, что решится так просто и быстро.

— Ну, если давно… — Она отвернулась и смахнула с ресниц вдруг набежавшую слезу.

— Я знаю, мне будет трудно без вас и вашей материнской заботы и ласки…

— Не надо, сынок. Где бы ни был, будь только здоровым, кем бы ни стал, будь счастливым, — сказала Оксана Алексеевна и, сжав обеими руками его щеки, крепко поцеловала.

Он уезжал в тот же августовский день. Мочаловы провожали его торжественно, на вокзале осыпали цветами. Наташа, лукаво улыбаясь, сказала:

— Провожаем будто на свадьбу, — и все засмеялись…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Все первые дни после отъезда Давлята в доме Мочаловых властвовала непривычная тишина. Каждому на сердце лег камень разлуки, и каждый, стараясь облегчить эту грустную ношу, то и дело заводил речь о Давляте. Девочки спрашивали:

— Интересно, что он сейчас делает?

— А трудно привыкнуть к военной дисциплине?

— Что у Давлята могло быть сегодня на обед?

— Эх, зачем он уехал? Без него стало как в пустыне…

Эти Наташины слова подстегнули Оксану Алексеевну, и она напала на мужа:

— Вот кто все затеял, он! Теперь, наверное, и сам не рад… Да не прячься ты за газету, ответь!

Максим Макарович опустил газету на колени и сказал:

— Так что, по-твоему, ему следовало б держаться за твой подол, пока не вырастет борода?

— Ему следовало окончить институт!

— Если бы успел… — произнес Максим Макарович и снова уткнулся в газету.

Оксана Алексеевна тоже больше не вымолвила ни слова, только вздохнула и принялась накрывать на стол, поставив, как всегда, пять приборов — один на той стороне, где обычно сидел Давлят.

Ей было ясно, что имел в виду муж, ибо газеты заполняли волнующие сообщения из Испании, где полтора месяца назад, 18 июля, начался фашистский мятеж, открыто поддержанный Германией Гитлера и Италией Муссолини. «Но пасаран!» — «Они не пройдут!» — звучал с газетных страниц обжигающий сердце и душу лозунг испанских республиканцев. Бои шли в Севилье, Барселоне, Сан-Себастьяне, Овиедо… Названия этих и многих других городов, врезаясь в память, порождали тревогу либо надежду, печаль или радость.