Не говори, что лес пустой... - [167]

— Мама, вы не волнуйтесь, я все разузнаю, — сказал Шакен. — Мне тоже кажется, что о нем, нашем Давляте, сказано, мама. Но понимаете, разные могут быть совпадения. Вы успокойтесь, я все точно выясню.

— Мне надо увидеться с этим немцем сегодня, сейчас! — возразила Оксана Алексеевна. — Кто он?

— Как кончится заседание, я сразу займусь, — ответил Шакен.

Через час-полтора Оксана Алексеевна познакомилась с Иоганном Мюллером. Изумленный, он смотрел на Оксану Алексеевну широко раскрытыми глазами. Он повидал и знал много чудес и одним из них считал ту перемену, которая произошла в жизни его народа и в его собственной, личной судьбе, но чтобы была возможна такая встреча с русской женщиной, назвавшейся матерью Давлята, — в это ему не верилось.

— Я безгранично… бескрайне счастлив, дорогая фрау, этой внезапной и случайной встрече, снова напомнившей мне о молодом человеке, память о котором для меня священна.

Иоганн пригласил ее в буфет выпить чашечку кофе. Она глянула на Шакена, он согласно кивнул головой, и они втроем сели за столик. Иоганн рассказал ей все, что знал о Давляте.

— Представителем партии в партизанских отрядах Полесья, — сказал Иоганн, — был чудесный товарищ Михайлов Василий Константинович. Он, наверное, сумел бы рассказать вам больше, так как знал каждого партизана, особенно командиров, как… А, да — как пять своих пальцев, — растопырил Иоганн ладонь.

— Он жив?

— Да, да, жив и здоров. Мы с ним в переписке. Я дам вам его адрес. Он живет в Минске.

— Простите, — сказала Оксана Алексеевна после недолгой паузы, — но мне хотелось бы знать, это очень важно… (Иоганн наклонил голову в знак внимания.) Вы были на похоронах Давлята?

— Нет, — вздохнул Иоганн. — Но я бывал не раз на его могиле. В Березовичском лесу.

В конце этого долгого и горестного для обоих разговора они обменялись адресами, и, попрощавшись с Иоганном, Оксана Алексеевна сказала Шакену:

— Завтра же проводите меня первым поездом в Минск.

Шакен и Шура не стали отговаривать. Дочь всплакнула вместе с матерью. Всю эту ночь они не сомкнули глаз, вспоминая Давлята и Наталью, а наутро Оксана Алексеевна уехала и к вечеру следующего дня была в Минске.

К Михайлову она направилась прямо с вокзала, оставив вещи в камере хранения.

Ничего не видя — ни заново отстроенных, прекрасных широких улиц, ни оставшихся кое-где следов войны, печных труб домов и отвалившихся стен, — Оксана Алексеевна добралась до дома, взбежала на третий этаж и с такой силой нажала на кнопку звонка, что хозяева все разом ринулись открывать дверь.

— Простите, это квартира Василия Константиновича Михайлова? — спросила Оксана Алексеевна женщину, появившуюся на пороге. Женщина кивнула. — Могу я увидеть его?

— Он вчера уехал в Москву.

— Как уехал? — схватилась Оксана Алексеевна за сердце.

Женщина пристально посмотрела на нее, отогнала от дверей мальчика и девочку, которые лезли поглазеть на нежданную гостью, и спросила:

— Да в чем дело-то? Кто вы?

— Я… Я мать партизана Давлята Сафоева. Мне говорили…

— А? — женщина, не слушая дальше, схватила Оксану Алексеевну за руку, потянула в комнату. — Да что ж вы, милая, сразу не сказали? Знаю, наслышана про вашего сына… Вы, видать, прямо с вокзала?.. Ах, какая жалость, на один только день и опоздали. Иначе б и Василия Константиновича застали, и внука увидели.

— В-внука? К-какого? — с трудом, заикаясь, выговорила Оксана Алексеевна.

— Султана, сына Давлята.

Оксане Алексеевне показалось, что сходит с ума. В глазах потемнело.

— Простите, — сказала она, придя немного в себя, хозяйке, — простите… Я не ослышалась? Вы сказали — Султан?.. Где он?

Хозяйка корила себя в душе за опрометчивость, но делать нечего, надо рассказывать. Она сказала, что муж, Василий Константинович, надумал отправить Султана вместе с Августиной и Тарасом в Сталинабад, «чтоб посмотрел отчий край», проводит их из Москвы.

— С кем? С кем? — нетерпеливо перебила Оксана Алексеевна.

— С Августиной и Тарасом, нашими молодоженами. Тоже были партизанами. Они, можно сказать, заменили Султану отца и мать, хотя и сами в ту пору были подростками.

Хозяйку звали Олесей Петровной. Невысокая, начинающая полнеть, с морщинками у синих глаз, она тихим грудным голосом рассказывала, что Василий Константинович после того, как освободили Полесье и вышли из лесов, определил Султана в детский дом, а сам ушел воевать дальше и демобилизовался только в сорок девятом. Августина и Тарас тоже хотели уйти с армией, но им сказали, что надо учиться — это приказ, и они переехали в освобожденный разрушенный Минск, окончили, днем работая, вечернюю школу, поступили в университет, защитили и получили дипломы в прошлом году, а в этом поженились. Когда Василий Константинович вернулся домой, он забрал Султана из детдома и устроил в суворовское училище; теперь уж Султан в пятом… нет, не в классе, а, как говорят у них, у суворовцев, на пятом курсе.

Слушая этот рассказ, Оксана Алексеевна то и дело утирала слезы. На столе стыл чай.

— Господи, — сказала она, — если бы я знала, если б я только знала раньше!..

— Василий Константинович наводил справки, да все почему-то безрезультатно, — ответила Олеся Петровна. — Но я точно знаю, он наказывал Тарасу разыскать дом, в котором вырос Давлят, и показать Султану.