Не говори, что лес пустой... - [160]

— Ну хоть здесь держите себя.

Женщина всхлипнула:

— Сыночек родной, заступничек мой…

— Как и я, на войне потеряли? — спросила Оксана Алексеевна.

— Если бы на войне… — залилась женщина слезами.

— В двенадцать лет пропал из дома, — пояснила ее спутница. — Был единственным сыном.

— Единственной радостью, богатством и счастьем был мой несчастный Давлят, — сквозь слезы прибавила женщина.

Оксану Алексеевну бросило в жар. Вырвалось из самого сердца:

— Давлят?!

— Его звали Давлят, — сказала спутница женщины.

— А отца? — чуть слышно прошептала Оксана Алексеевна.

— Покойного звали Султаном Сафоевым…

— Вы мать?! — вскричала Оксана Алексеевна. — Живы?! — Она резко поднялась, но голова закружилась, в глазах потемнело, и она свалилась на кушетку без чувств.

Вокруг нее засуетились, прибежала врач, снова сделали укол, снова напоили лекарством. Однако она не приходила в себя. Ее переложили на носилки, унесли в стационарное отделение.

— Саида-Бегим, соседушка, что случилось? Кто эта женщина? Чья мать? Почему она спросила, жива ли я? — допытывалась женщина у своей спутницы.

— Ой, подруженька, и не знаю, что думать, как сказать, — отвечала Саида-Бегим. — В голове не укладывается, милая Бибигуль…

Едва придя в себя, как только врачи разрешили понемногу вставать, Оксана Алексеевна послала за Мансуром Мардоновым, который учительствовал в Сталинабадском районе, и рассказала ему о нежданной встрече с матерью Давлята. Мардонов то верил, то не верил. «Мало ли что может привидеться больному воображению… В жизни и не такое бывает», — с горечью думал он. Однако просьбу Оксаны Алексеевны уважил, сказал себе, что попытка не пытка, и пошел, стуча костылями, в поликлинику, намереваясь расспросить про Бибигуль в регистратуре, у врачей и медсестер.

— Вы уж постарайтесь, Мансур-ака, будьте как брат, — говорила ему Оксана Алексеевна. — Ведь если она и вправду мать Давлята, то представляете, какие узлы развяжутся! Знаю, как вам тяжело ходить, но нет у нас никого ближе, чем вы, поэтому и прошу.

— Что за разговор, Оксана Алексеевна!

Когда Мардонов нашел в поликлинике историю болезни Бибигуль и прочел ее, он какое-то время сидел точно оглушенный. Все анкетные данные, приведенные на первой странице, подтверждали догадку Оксаны Алексеевны.

— Не буду скрывать, положение серьезное, — сказал врач, которому Мардонов представился как родственник Бибигуль Сафоевой. — Нужна операция. Но она…

— Что, не соглашается? — перебил Мардонов.

Врач пожал плечами.

— Не знаю, — сказал он, — не сумел разгадать, что у нее на сердце. Третий раз приезжает к нам, и не из близка — из Пархарского района, но всякий раз говорит: «Пусть ослепнет такая мать, подлечите чуть-чуть, доктор, и хватит». На операцию никак не соглашается.

— Вы сказали — приезжает из Пархарского района?

— Да, из Пархарского, — ответил врач, заглянув на всякий случай — не ошибается ли? — в карточку, и прибавил: — Библиотекарь она, работает в совхозной библиотеке.

Через несколько дней, взяв отпуск без содержания, Мардонов поехал в Пархар и встретился с Бибигуль. Она влачила жалкое существование. От всего, что было в доме при Шо-Кариме, не осталось и следа — сам спустил, когда находился в бегах. Бибигуль пришлось натерпеться позора как жене дезертира, ибо долго не находился человек, который мог бы выслушать ее и понять. Соседки жалели ее, но разве на одной чужой жалости проживешь? Это в регистрационной карточке поликлиники она числилась библиотекарем, а на самом деле не проработала в библиотеке и полугода — сняли ее из-за мужа, кому-то было нужно место, — и она стала перебиваться тем, что стирала людям. Одним словом, горе не ходит одно, вот и выплакала все глаза.

— Сама во всем виновата, — сказала она Мардонову. — Согрешила перед сыночком. Лучше было бы умереть, чем выходить замуж во второй раз.

Мардонов нахмурился и потер переносицу. С минуту он колебался: говорить или нет?

— Нам сказали, что вас давно уже нет, — начал он глухим голосом, и Бибигуль, лицо которой вздрогнуло, чуть ли не крикнула:

— Кто?

— Шо-Карим.

— Когда?

— Еще до войны, — ответил Мардонов и поспешно прибавил, что Оксана Алексеевна вдова близкого друга Султана Сафоева. О Давляте он решил умолчать. — Потому эта славная женщина и разволновалась, неожиданно увидев вас в поликлинике, — сказал он.

Бибигуль, дрожа и задыхаясь, крепко прокляла Шо-Карима и, опять вспомнив сына, пустила слезу.

— Был бы рядом Давлят, не знала бы я горя и одиночества, — всхлипывала она.

— Теперь вы не будете одинокой, сестра, — принялся утешать ее Мардонов. — Собирайтесь, поедем в город.

Бибигуль широко раскрыла слезящиеся глаза.

— Нет, нет! — произнесла она срывающимся голосом. — Что мне делать в городе, где я никого не знаю? Тут уж как-нибудь дотяну до срока, хоть умру под своей крышей.

— Но разве жену человека, который был лучшим другом вашего мужа, нельзя считать хорошей знакомой? Разве вы забыли, что я тоже был другом Султана Сафоева? — горячо произнес Мардонов.

— Но разве я имею право жить под крылом его памяти? — возразила Бибигуль.

— Забудьте о прошлом, сестра. Как говорится, человеку дано ошибаться.

Бибигуль понимала, что все, что говорил ей Мардонов, — от сердца и доброго желания помочь, но тем не менее колебалась, не зная, ехать или не ехать. Ее пугали и неожиданность столь щедрого предложения, и сама мысль о том, что придется бросать какую ни есть, но все-таки свою крышу и перебираться под чужую. «Ну, а если попаду из-под дождя да под желоб, кому потом кричать?» — спрашивала она себя.