Не говори, что лес пустой... - [150]

Когда Давлят, собравшись с силами, рассказал Ивану Сергиенко о Шо-Кариме, кем он ему приходится и что сообщил о нем пленный, Сергиенко нахмурился и, почесав тупым концом карандаша переносицу, задумчиво выговорил:

— Да-а, дела-а… — Он долго молчал, затем посоветовал написать рапорт начальству. — Изложи все как есть.

Давлят подал рапорт на имя Михайлова и Тарасевича. Он сказал Михайлову:

— Я собирался просить принять меня в партию, но вместо заявления вынужден написать этот рапорт. Я не знаю, как быть.

Тарасевича в тот момент в штабе не было, он пришел чуть позже. Михайлов внимательно посмотрел на Давлята и сказал:

— Кое-что из вашего детства и отрочества я слышал, Николай Петрович как-то рассказал… — Он встал, прошелся по комнате, остановился напротив Давлята, стоявшего с опущенной головой, положил руку ему на плечо. — Но я хочу напомнить вам, что мы, коммунисты, судим о людях по их делам. Скажу откровенно — я огорчен. Огорчен и расстроен. И как только вам пришло в голову, что кто-нибудь из нас может попрекнуть вас отчимом? Почему вы усомнились в своих товарищах?

В это время вошел Тарасевич. Узнав, в чем дело, он тоже укорил Давлята. Он-то знал всю его историю с самого начала, с того момента, когда Давлят, сын боевого комиссара Султана Сафоева, бежал из родного дома, от ненавистного Шо-Карима. Тарасевич знавал отца, он был другом Мочаловых и порой называл Давлята своим крестником, и это было действительно так, и поэтому если слова Михайлова пронизывали горячей иглой, то укор Тарасевича заставил сгореть со стыда.

«В самом деле, почему я усомнился в товарищах? Какое имел право?» — подумал Давлят и вымолвил одно только слово:

— Простите…

Тарасевич и Михайлов обменялись быстрыми взглядами, и Тарасевич взял со стола рапорт Давлята, разорвал и сказал:

— Выбрось из головы, забудь! — Он засмеялся. — Мы тут, понимаешь, собрались поздравлять его с присвоением звания старшего лейтенанта, а он распустил нюни. Дай-ка руку, чудак. Поздравляю! — крепко стиснул ладонь Тарасевич, а потом и обнял.

В то утро они долго говорили втроем, и разговор сам собой зашел о будущем, и Давлят сказал, что он живет одной мечтой — чтоб была эта война самой последней на свете, чтобы все невиданные жертвы и неслыханные страдания стали людям уроком и люди навсегда покончили с фашизмом; пусть наши жертвы, лишения и страдания станут той нивой, на которой вырастет счастье наших детей.

— Так и будет, — коротко сказал Михайлов.

А Тарасевич, который понял, что Давлят в эту минуту думает о сыне Султане, прибавил:

— Не сомневаюсь, наши дети будут счастливее нас. Придет день, и сегодняшние ребятишки вроде твоего Султана станут хозяевами жизни и будут продолжать строить тот мир свободы и счастья, который отстаивают их отцы и деды, их матери в этой войне.

«Дожить бы и нам до этих дней», — подумал Давлят, и в это мгновение, словно напоминая, что впереди еще немало страданий, зазвучал сигнал воздушной тревоги.

Над лесом появились немецкие бомбардировщики, кружили, выискивая цель…

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Готовя новое наступление, которому придавалось решающее значение, гитлеровское командование сосредоточивало огромное силы. Главные надежды на неотразимость своего удара оно связывало с действительно мощной бронированной армадой, и прежде всего с «тиграми» — тяжелыми, 63-тонными танками — и «фердинандами» — штурмовыми самоходными орудиями.

Но гитлеровское командование, как всегда переоценивая свои силы, не имело представления о том, что советские полководцы давно уже предугадали его замыслы и создали на Курской дуге мощный оборонительный заслон. Советские войска встретили врага в полной готовности. «Тигры» и «фердинанды» не смогли вырваться на оперативный простор, они горели так же дымно, как любой другой танк, и в конечном счете наступление, окрещенное самим Гитлером помпезно «Операция «Цитадель», с треском провалилось. По существу, начав эту операцию, вермахт устремился навстречу сокрушительному разгрому. Измотав врага на оборонительных рубежах, советские войска в том же июле перешли в мощное, неудержимое контрнаступление и в конце августа — начале сентября вышли на берега Днепра и Десны.

В славных летних победах 1943 года, как и во всех прежних и будущих, немаловажную роль сыграли партизаны. Это они дезорганизовывали вражеский тыл, разрушая пути сообщения и линии связи, срывая графики переброски войск. Это они наводили наши самолеты на аэродромы противника, взрывали ремонтные мастерские и предприятия, уничтожали воинские склады, мешая фашистам осуществлять подготовительные мероприятия. Они нападали на их гарнизоны и штабы, добывали и передавали нашему командованию важные сведения, которые существенно дополняли сведения, поступающие в Генштаб и в штабы наших армий от советских разведчиков, и помогали предугадывать замыслы фашистских генералов.

Как видно, не случайно именно в те первые июльские дни 1943 года, когда развернулась Курская битва, Гиммлер подписал приказ об опустошении советской земли, который начинался такими словами:

«Фюрер решил, что зараженные бандами территории Северной Украины и России… следует очистить от населения».