Не герой - [55]

— Так и это нехорошо! — как бы раздумывая сама с собой, промолвила Евгения Константиновна.

— Да, нехорошо, потому что вытекает из заблуждения, что народ все примет, за все спасибо скажет, точно как нищему можно дать все — и копейку, и сухарь, и старую калошу… А народ совсем не нищий. Он бедняк, но не нищий. У него есть свое достоинство, свой характер и свое миросозерцание, к которому надо применяться.

— Значит, такие люди, как я, должны отказаться от мысли принести какую-нибудь пользу народу? Какая печальная истина! — с грустью промолвила она. — Ну, вот видите. А вы еще завидовали мне.

— Я и теперь завидую вам, Евгения Константиновна!..

— Послушайте, Дмитрий Петрович, уж это, право, похоже на злую насмешку! — с горькой улыбкой произнесла она.

— Да никогда на свете! Никогда! — горячо опроверг Рачеев ее предположение. — Ведь это все та же история, что и с издательством. Сделать что-нибудь для народа — значит непременно сунуть ему в руку калач. Ах, да пора же, наконец, выйти из этого заблуждения! Нет такой области на свете, где нельзя было бы приносить пользу народу. Вы смотрите на дело так, как будто у нас на Руси все расчудесно, только вот одна беда — народ темен, его надо поднять, и тогда у нас будет рай земной. Какое заблуждение! Ну, а те, что наполняют ваши гостиные, те, что пляшут на великосветских балах, приходят в неистовство на скачках, в балете, убивают ночи на дорогие кутежи и т. д. и т. д., те не так же ли темны и невежественны? Разве они меньше народа, то есть народной массы, нуждаются в просвещении? Разве их не так же трудно или еще не труднее заставить прочитать хорошую, умную, благородную книжку, чем темного мужика? Да если б все это было не так, то чего же нам и желать было бы? Право же, еще неизвестно, какая задача нужнее и настоятельнее — мужика ли просветить или высший класс, так называемую интеллигенцию, которая так же нуждается в свете, как и темная масса… Ведь не мужик держит в руках пружины управляющие миром, а они, они… Чем будут просвещеннее высшие классы, тем лучше для народа, — это ясно как день! И нет надобности, чтобы каждый желающий принести пользу народу рвался непременно в деревню, которой он не знает, где жить не умеет и где, может быть, при всей своей искренности, будет только смешон. На всяком месте найдется работа, во всех углах нужен свет. Если ты купец и у тебя загорелась святая искра в груди, просвещай купцов, ты их знаешь, ты умеешь к ним подойти, ты тут мастер своего дела; если ты чиновник, вноси свет в чиновничью среду; если ты аристократ, просвещай себе подобных, ибо и здесь царит такое же невежество, как и внизу. Вся суть в том, чтобы увеличить число истинно просвещенных и истинно благородных людей. Чем больше их будет — все равно в каких сферах, — тем лучше для народа. А вы, Евгения Константиновна, обладаете всеми средствами, чтобы ваша жизнь не проходила даром. Ваш обширнейший круг знакомств вы можете утроить, удесятерить. За вами ум, красота, богатство — все это такие славные помощники! Пусть за вами ухаживают, пусть вам поклоняются, отлично! А вы делайте свое дело, вы влияйте, просвещайте, незаметно, исподволь заставляйте их делаться лучшими, требуйте от них этого! О, если б я был женщиной и красавицей и в таких условиях, как вы, я бы сделал из своей красоты орудие пропаганды!.. Сколько этого божественного дара пропадает бесследно! Вот почему я вам завидую, Евгения Константиновна! Вы со мной не согласны?

Она подняла голову, как бы очнувшись от задумчивости.

— Нет, не то, не то… Не несогласна, а… а все это до такой степени ново для меня, и никогда не приходило мне в голову!.. — промолвила она взволнованным голосом, и глаза ее при этом смотрели возбужденно.

— Ну и что же? — спросил он, следя взглядом за выражением ее лица.

— И я вся охвачена этими мыслями… Вы это сами видите… Они мне кажутся откровением… Знаете… Да, да, это могло бы наполнить мою жизнь!.. Только тут надо много ума… Страшно много ума…

— У вас он есть! Вы созданы для этой роли, Евгения Константиновна!..

Она молчала, опустив глаза, но по лицу ее было видно, что она взволнована. Он встал и прошелся несколько раз по ковру.

— Вот видите, до чего мы сегодня договорились! — промолвил он.

— Вы когда уезжаете, Дмитрий Петрович? — спросила она, будто не слыша его замечания.

— Скорее, чем думал!.. Меня уж тянет домой! — ответил он.

— Но мы еще не раз увидимся… А потом вы… будете писать мне! Не правда ли?

— Да, мне было бы приятно получать ваши письма…

Он стал прощаться.

— Вы наполнили мою голову миллионом мыслей! Я не буду спать всю ночь! — сказала она, пожимая его руку.

— Это ничего. Это иногда бывает полезно!..

Когда он вышел на улицу, было около половины второго ночи.

V

Дмитрий Петрович нашел более удобным известить Зою Федоровну письменно. Он написал ей, что передал ее просьбу Антону Макаровичу и что с его стороны последовало согласие на то, чтобы она переезжала к нему, упомянул, что он будет ждать ее во вторник. Письмо было коротко и сухо. Оно излагало сущность дела и этим ограничивалось.

Но Зоя Федоровна не удовольствовалась таким лаконическим сообщением. В тот же день около четырех часов она пришла к нему в номер, с раскрасневшимся лицом, с пылающими глазами, и, не сняв пальто, не протянув руки, прямо спросила: