Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [97]
Звонок был из журнала, который был не самым уважаемым, и публикация в котором мало помогла бы мне для получения должности. К следующему дню, не получив звонков ни от кого другого, я уверовала, что моя попытка стать профессором права шаткой походкой приближалась к провалу. Я закончу свои дни на улице, в одиночестве и бесчестии. Буквально за несколько часов мое разочарование обернулось психозом. Они пытаются убить меня притворной похвалой, и моя голова настолько раскалена внутри, что мне больно.
Я позвонила Стиву и оставила сообщение, затем отправилась к Каплану. Он подошел к сути дела со скоростью лазерного луча. «Вы боитесь, что закончите так же, как ваш дядя Норм, который покончил с собой, верно?» — спросил он. «Если вы не получите должности, вы себя убьете. Или в лучшем случае станете хроническим психическим пациентом в задней палате больницы до конца своих дней».
Стив был так же прямолинеен, хотя и по-другому. «Да что с тобой, Элин?» — сказал он, явно выходя из терпения. «Ты еще не получила ответа из пятнадцати или двадцати журналов. Это отличная статья, ее опубликуют в отличном юридическом журнале. Ты убедила себя, что ты потерпишь поражение, остановись!». Вместо того, чтобы погасить мой энтузиазм, его слова подняли мой дух. Раз он так думает, то, может быть, так оно и было.
Тем не менее, я застряла в слабо выраженном психозе на пару недель, и в течение этого времени я увеличила дозу лекарства. Эд, который получил предложение о публикации свой статьи почти сразу же, понимал, через что я проходила (хотя он не знал о демонах, кружащихся в моей голове). Он мог бы вести себя как конкурент, даже злорадствовать, но вместо этого он был, и был таким всегда, добрым и готовым прийти на помощь; я видела, что он искренне обо мне заботится. «Это случится, Элин, в любой момент. Просто подожди, они позвонят со дня на день».
Через десять дней после того, как я распалась, я получила предложение от «Юридического обозрения Северной Каролины», очень уважаемого юридического журнала. Публикация в нем зачтется в пользу получения мною должности. Я победила. Статья была одобрена. Я была признана. Я могла дышать полной грудью; я не стану дядей Нормом, по крайней мере, не сейчас.
Ко второму семестру следующего года я провела еще один небольшой курс семинаров и чувствовала себя более уверенно на лекциях по криминальному праву. Я уже могла слышать студентов; я даже могла им отвечать. Статья о множественном раздвоении личности готовилась к выходу. В марте я представила ее на совещании преподавательского состава. Реакция была ободряющей; людям понравилась моя работа.
И затем один из коллег — у которого не особенно легко шли дела на кафедре — тихо отвел меня в сторону и посоветовал мне поработать над статьей еще год.
«Но я не понимаю», — сказала я. «Все остальные говорят, что статья готова к публикации».
«Это они говорят вам в лицо, но вы не всегда можете им верить».
Я была поражена в самое сердце; я неверно поняла реакцию коллег? Неужели у них был некий странный замысел, чтобы вдохновить меня на публикацию не очень хорошей работы? И говоря о скрытом камне за пазухой, почему старший коллега скинул такой комок грязи на голову молодого коллеги, которая явно нуждается в помощи? Чем больше я об этом думала, тем более ясной становилась для меня ситуация. Доверяй своей интуиции, Элин, сказала я себе. Это хорошая работа. Твои друзья тебе это сказали.
Я начала работать над третьей статьей, еще одной про условия, при которых люди не имели права принимать решение об отказе от приема нейролептических препаратов, особенно такие люди, чьи сложности происходили от некогнитивных повреждений, то есть, от чего-то другого, нежели от расстройства мышления. Я доказывала, что многим людям (большему числу людей, чем мы думаем) должно быть разрешено отказываться от приема лекарств. Как одна из числа тех, кто получает пользу от медикаментов, я знаю, что вопрос о том, когда можно позволить отказаться от них, довольно сложен. Но я также верю в то, что свобода личности жизненно важна, даже драгоценна — в конце концов, именно она делает нас людьми на этой планете — со свободной волей и правом распоряжаться собой.
По мере продвижения работы и с течением времени мои друзья-преподаватели стали значить для меня многое. Совместные обеды, ужины, приветствия в коридорах — я была за все это благодарна. Я чувствовала себя менее одинокой; я чувствовала себя более компетентной. Может быть, пришло время, когда я даже могла сказать своим друзьям правду о себе.
И потом был Каплан. Как всегда, я экспериментировала с дозировкой лекарств, понижая ее, когда только могла, и чувствовала эффект, к его растущей и очевидной досаде. Однажды вечером в конце лета я позвонила Каплану, чтобы сказать, что земля рушилась, и что ему нужно бежать в укрытие. Он вздохнул. «Элин, примите побольше лекарств». Казалось, он всегда так отвечал, когда бы я ни впадала в психоз.
Позже в этом году Каплан планировал уйти в долгий отпуск — поехать в Китай, что я каким-то образом узнала. Внезапно я начала соскальзывать. Демоны были везде, и зло начало сочиться со стен. Я не могла сфокусировать свои мысли, я не могла писать. Через несколько дней я лежала в своем кабинете на диване, свернувшись калачиком, бессмысленно бормоча в телефонную трубку Стиву, который сразу же понял, что со мной случилась беда, и дозвонился до Каплана — то, чего он никогда не делал с энтузиазмом и никогда не любил. Но на этот раз он решил, что это было необходимо.
