Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [94]

Итак, с самого старта Каплан и я заложили основу для нашего сражения в течение следующего года — его мнение о том, как много лекарств он считал необходимым для меня, против моего мнения о том, как мало лекарств я считала необходимым. Наши отношения будут похожими на любые другие отношения между двумя другими решительными и упрямыми людьми, которые часто встречаются друг с другом. Были дни, когда это хорошо работало, а были дни, когда это было явной катастрофой.

Глава девятнадцатая

Я начала чувствовать себя более или менее комфортно с несколькими моими новыми коллегами, и когда я встречалась с ними один на один или в составе маленькой группы из трех-четырех человек, встретившихся, чтобы выпить кофе или перекусить, я думала, что я очень даже неплохо управляю собой. Действительно, я вскоре стала человеком, который каждый день собирает вокруг себя людей, чтобы пойти пообедать вместе. Я заставляла себя это делать, потому что я боялась, что если я не буду тем, кто собирает всех вместе, то меня исключат из коллектива, и я останусь одна. (Фактически я до сего дня продолжаю всех собирать, и стала известна на юридическом факультете как «обеденная мама». Я думаю, что мне должно это зачесться в послужной список, но декан, подозреваю, с этим не согласится).

Тем не менее, когда вокруг меня собиралось много людей, это было для меня пыткой — термин «болезненная застенчивость» подходил мне как никому другому. Когда мне нужно было обращаться к большой группе людей, мое сердце замирало от ужаса. Я была убеждена, что я не могла сказать им ничего стоящего. Может быть, университет совершил ошибку, приняв меня на работу; может быть, другие люди уже начали задаваться этим вопросом. Я хорошо себя зарекомендовала на интервью, но поддерживать это первое впечатление месяцами и годами, которые понадобятся, чтобы получить штатную должность — я волновалась, что я не смогу с этим справиться.

Наверное, почувствовав эту мою внутреннюю борьбу, один из моих старших коллег, Майкл Шапиро, заинтересовался мной и моей работой. Несмотря на его грубоватую внешность, я быстро открыла для себя, что Майкл имел необыкновенную способность к сопереживанию и старомодной дружбе. Будучи известным ученым в области биоэтики и конституционного права, он написал свою первую книгу судебных дел по биоэтике, «Биоэтика: право, казусы, материалы и проблемы» (совместно с Роем Г. Списом младшим). Майкл начал читать черновики моих статей и обсуждать со мной свои идеи для статей. Каждые несколько недель он приглашал меня к себе домой на ужин со своей тогдашней женой и маленьким сыном (а потом и двумя маленькими сыновьями). Сидеть за столом вместе с семьей — случится ли такое когда-нибудь и в моей жизни? Я не отдавала себе отчета, насколько я изголодалась по человеческим отношениям, пока Майкл не протянул мне руку дружбы, и насколько вовремя был этот дар. Как штатный профессор, он уж точно мог бы проводить свое время по-другому, но он выбрал проводить его со мной. Если такой человек находит ценным общение со мной, думала я, тогда, может быть, я чего-то и стою.

Эдвард Маккафри был другим коллегой, который со всей присущей ему добротой делал все, что мог в эти первые дни, чтобы я чувствовала себя принятой в коллективе. Эд был моим «одноклассником» на юридическом факультете — мы начали занятия в одно и то же время, наши офисы находились рядом, и мы, в конце концов, получили профессорскую кафедру в один и тот же год. Как «новички», мы с Эдом проводили вместе много часов, пытаясь раскусить наших старших коллег, разрабатывая стратегии получения штатной должности и делясь идеями о том, как заработать хорошую репутацию в наших областях — его областью была федеральная система налогообложения и ее византийский кодекс. Он много публиковался, и его много читали и уважали ученые в области юриспруденции по всей стране.

По мере того, как проходил первый семестр и я, казалось, неплохо справлялась, я начала думать о второй статье для юридического журнала. Кто-то из моих коллег упомянул, что видел в газете статью о мужчине, страдающим множественным расщеплением личности, который находился под следствием за убийство своих родителей. Я тут же была заинтригована юридическими вопросами, которые подняло это дело: как может суд оценить уголовную ответственность кого-то, у кого множество личностей? Если человек имел десять личностей, должны ли все десять быть признанными виновными, чтобы посадить этого человека в тюрьму? Или достаточно будет одной виновной личности для осуждения? Если было десять личностей, и только одна осознавала факт совершенного преступления, каким было право на защиту остальных личностей?

Чем больше я думала об этом деле и его практических сложностях, тем более захватывающими становились для меня философские вопросы: Что такое личность? Какая разница между человеком и личностью? Может ли человек иметь больше, чем одну личность? Я быстро обнаружила, что хотя такой сюжет годами обыгрывали в дневных телевизионных мыльных операх, на эту тему было написано очень мало научных работ. Даже до того, как я начала серьезное исследование, я набросала в голове черновик статьи. Если я буду много работать, подумала я, то смогу завершить черновик к концу следующего лета. Моя статья о дееспособности тоже будет к тому времени готова к сдаче в юридические журналы.