Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [88]

По мере того, как шло время, нарушение памяти постепенно уменьшилось, но не спешило проходить, как и головные боли — и больничные врачи назначили психологическое тестирование — результаты были написаны от руки в моей карте, и мне легко было их прочитать. Несколько специалистов разных дисциплин спорили о моем состоянии, и разброс их мнений привел меня в восторг. По мнению одного из них, результаты показывали, что меня «должны были беспокоить галлюцинаторные мысли и процессы само-преследования». Ничего нового.

Другой диагност провел у меня длинный тест на память; психолог с дипломом магистра, который подписывал «Маг». после своего имени, предложил странную формулировку: результаты показывали, что я намеренно старалась показаться больной, особенно в области нарушения памяти. Его руководитель написал заметку, что чем предполагать, что я старалась казаться больной, не стоит забывать, что результаты теста с таким же успехом могли означать, что я была больна. Маг. также предположил, что мои головные боли были последствием плохого питания, в то время как другой специалист выразил мнение, что мои головные боли были результатом моего «нарушенного мыслительного процесса». Итак, я либо была симулянтом, либо сумасшедшей, либо недостаточно ела. Каким-то образом, важность моего мозгового кровотечения рассосалась сама собой.

Маг. также ставил под вопрос мою способность следить за собой в моей квартире, «в смысле питания и гигиены»; третий специалист рекомендовал меня вниманию социальных служб «для помощи в долгосрочной перспективе». Я нашла бы много удовольствия в плане помощи в долгосрочной перспективе, поскольку мои долгосрочные планы включали в себя многое: опубликовать множество книг в ведущих издательствах, написать десяток с лишним юридических статей и обзоров, и добиться кафедры на юридическом факультете ведущего университета. Даже в лучших условиях и в наилучшем состоянии здоровья любой, кто хотел этого достичь, нуждался в любой помощи, которую ему могли оказать.

По прошествии трех недель меня наконец-то выписали из больницы без какого-либо определенного заключения о том, что же было причиной моего кровотечения. Хотя моя память так никогда и не заполнила пробелы тех дней до больницы, головные боли отступили. Мои родители вернулись в Майами; я вернулась к своей жизни, с какими бы изъянами, какой бы запутанной, загадочной и подающей надежды она ни была. Какое-то время я чувствовала себя хрупкой; я знала, что произошедшее было по-настоящему пугающим, даже угрожающим. Но я не умерла; я выжила, и я повторяла это себе каждый день. Как будто бы метеорит упал на вашем заднем дворе, не задев дома. Вы можете думать о метеорите, о том, что могло случиться, а можете думать об удачном промахе, о том, чего не случилось. Я решила сосредоточиться на промахе.

Глава восемнадцатая

В сентябре пошел второй год моей преподавательской работы в небольшой юридической школе, и я подготовила заявление на постоянную преподавательскую должность где-нибудь еще. Несмотря на то, что я не пошла традиционным путем выпускника юридического факультета для получения должности преподавателя, работая секретарем в суде и работая летом в крупной юридической фирме, я была вознаграждена чрезвычайно положительной реакцией: более тридцати пяти юридических школ выразили интерес и ответили мне.

Я хотела быть оптимисткой — и на бумаге были все причины быть оптимисткой, но на моем пути стояло небольшое биохимическое препятствие. Со времени моего приключения в больнице я все еще не возобновила свою схему приема лекарств. За несколько дней я скатилась с чувства легкой грусти до серьезной депрессии, а затем я стала сползать к суицидальному состоянию. Берриман порекомендовал, чтобы я немедленно вернулась к амитриптилину (прозак разработают только через несколько лет), а Стив прочитал мне по телефону строгую лекцию о стрессе, который я испытывала во время поиска работы, и как я должна была сфокусироваться и быть непоколебимой. «Я знаю тебя, я знаю, о чем ты думаешь», — сказал он. — «Но в этот раз у тебя нет времени делать глупости с лекарствами». Как ни жаждала я быть свободной от медикаментов, мне пришлось признать, что он был прав.

Однако мне было слишком легко оступиться и во многом другом. Например, во время короткой поездки в университет Майами, где я проходила собеседование о приеме на работу, продолжавшееся целый день, я была настолько рассеянной и в таком стрессе, что я плохо ела, и во время собеседования и обсуждения работы я произвела плохое впечатление. Опять «практически коматозная». Хуже того, я упала в обморок при выходе из самолета, когда я прилетела в Нью-Йорк, и меня вывозили на инвалидном кресле. Ужасно сконфуженная, я классифицировала происшедшее как «плохую заботу о себе — Элин, будь бдительна!»

Остальные интервью прошли значительно лучше, и в результате я получила несколько заманчивых предложений. Одно из них понравилось мне больше всего: оно пришло из университета Южной Калифорнии в Лос-Анджелесе. Юридический факультет этого университета пользовался хорошей академической репутацией, входил в двадцатку лучших в стране. Моя поездка на интервью была комфортной и прошла удивительно спокойно; преподаватели, с которыми я общалась, были дружелюбными и добродушными, несмотря на свою блестящую репутацию (я хорошо подготовилась и знала про каждого из них, какие статьи они опубликовали и в каких журналах). И (что было немаловажно) университетский городок был красивым, солнечным и теплым, и милостивым к моему телу. Поэтому когда из университета Южной Калифорнии пришло предложение о работе, мое решение было быстрым и простым — и я его приняла. Но до собственно переезда было еще несколько месяцев. Между тем, у меня все еще были преподавательские обязанности в Нью-Хейвене, и продолжающееся дело Джефферсона, которого я продолжала представлять, пока он проходил все инстанции государственной системы.