Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [80]

Мой экзамен на юридическую квалификацию был назначен на середину июля; поиск работы должен был подождать, пока я его сдам. Я не очень хорошо спала те несколько дней перед экзаменом и немного нервничала — любой бы нервничал, не только я. Но я получила хорошие результаты на экзамене по юридической практике, да и к тому же в течение трех лет в Йеле все подбодряли нас: «Не волнуйтесь, курс подготовки к экзамену на квалификацию научит вас всему, что вам понадобится», — у меня не было выбора, кроме как поверить, что они были правы. Мне дали еще один совет: «не думай». Что я и сделала, и умудрилась получить преимущество перед девяноста девятью процентами из тех, кто сдавал в этот день экзамен.

У нас со Стивом были в работе еще несколько дел в организации юридической службы. Однажды (вскоре после экзамена), когда расписание работы по подготовке к экзамену и предвосхищение этого дня прошли, я вошла в офис ОЮУ и поприветствовала Салли, одну из секретарей, которая стала нашей подругой.

«Как идут дела?» — спросила я. «Не хотите ли немного похулиганить в юридической школе месте со мной? Я не знаю, кто это слушает, но тут большой заговор по поводу вопросов. Точки. Точки зрения. А не выпрыгнуть ли мне в окно?»

«О чем это ты говоришь?» — спросила Салли, полу-смеясь.

«А, просто прикалываюсь», — сказала я. «Шутки связаны с тихоней. Я застенчивая. Ты кого-нибудь когда-нибудь убивала? Я убила много людей своими мыслями».

С лица Салли исчезла улыбка. «Элин, ты меня слегка пугаешь».

«Не бойся», — сказала я. «Я просто кошка. Рыба ужасно вкусная. Мне просто надо идти работать».

«О, нет, погоди», — сказала она. «Я думаю, что тебе нужно остаться здесь на несколько минут».

Я села и начала петь, потом остановилась. «Ты не возражаешь, если я сделаю шляпу из этой вешалки?» — спросила я у Салли. «И после этого, я думаю, я, может быть, выпрыгну в окно».

Салли вместе с другим секретарем, Марией (которая, слава богу, тоже стала моей подругой), быстро позвонили Стиву Визнеру, директору ОЮУ. Визнер немедленно прибежал оттуда, где бы в тот момент он ни находился, они в течение нескольких минут изложили ему суть дела, и затем позвали меня в его кабинет. «Так что происходит, Элин?» — спросил он. «Вы, кажется, немного расстроены — у вас все в порядке?»

«У меня все хорошо, спасибо, все хорошо», — прощебетала я. «Я писала песни для фильмов. В юридических сводках идет контрабандный трафик. Нас засудят, но мое имя не Сью, спасибо большое. Как вам удалось стать таким высоким? Не смотрите свысока». Я уже истерически хохотала, с трудом удерживаясь, чтобы не свалиться со стула на пол кабинета.

Почти за два года до этого я рассказала Визнеру о своей болезни и истории жизни, и он знал все это время про лечение, которое я проходила. «Я бы хотел позвонить доктору Берриману», — сказал он.

«Я не думаю, что это необходимо», — сказала я. «Но вы можете позвонить, если хотите».

Дозвонившись Берриману, Визнер рассказал ему, что происходит, и передал мне трубку. «Поднять дозу навана до двадцати миллиграмм, Элин», — произнес спокойный голос Берримана. «Прямо сейчас, пожалуйста».

Вернув трубку Визнеру, я залезла в свою сумку, вытащила флакон и послушно проглотила нужное количество таблеток. «О, мне сразу стало лучше!» — жизнерадостно проинформировала я Визнера — и мы оба начали смеяться, он с облегчением, я, все еще в бреду, но уже с достаточным осознанием, чтобы чувствовать себя смущенной за сцену, которую я учинила. Как бы то ни было, мое настоящее улучшение заняло немного больше времени.

За три года, прошедших после моей последней госпитализации, это был всего второй раз, когда меня так явно накрыло в присутствии кого-либо, кроме Берримана и Стива, и это было частью моего поведенческого паттерна: я определяла для себя цели, успешно их достигала, а потом разваливалась на куски. В этот раз опять все знакомое и привычное либо уходило из моей жизни, либо оставалось в прошлом. То, что было впереди, было новым и пугающим. Строительные леса были убраны, и я не была уверена, смогу ли я самостоятельно подпирать это здание.

Когда меня накрывал психоз, некий занавес (цивилизации, или социализации) поднимался, и открывалась секретная часть моего «я». И затем, когда психоз проходил, я страдала от подавляющего чувства стыда: меня видели. Теперь они знают. Но этот раз существенно отличался от предыдущих. Я работала с Салли, Марией и Визнером в течение трех лет; я доверяла им, и они доверяли мне — как другу и как профессионалу, который считался достаточно знающим, чтобы ответственно заниматься пациентами и их делами. Поэтому, оглядываясь назад, можно считать почти нормальным, что я пошла в этот офис, чтобы там распасться на части. Когда вы испуганы, на волоске от срыва, вы инстинктивно знаете, куда направиться, где вы будете в безопасности; в месте, где вы проявите нечто настолько интимное, как психоз, вы хотите, чтобы свидетелями были люди, которым вы доверяете.

В последующие дни я была до странности успокоена, обнаружив, что мой инстинкт выживания с годами, как казалось, стал сильнее — вместо того, чтобы приступ случился на улице или в овощном магазине, или в очереди в банке, я как-то умудрилась отсрочить его до того момента, пока я не доберусь до безопасного места. Хотя мои коллеги и не факт, что были готовы к тому, что произошло, отношения, которые между нами сформировались, дали им средства, чтобы справиться с ситуацией, а также и справиться со мной. Они действовали спокойно, делали правильные вещи, и этот момент прошел.