Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [79]

Профессор посмотрел меня так, будто он знает все на свете. «Вы не понимаете», — сказал он добрым голосом. — «Эти люди не такие, как я или вы. Это не действует на них так, как подействовало бы на нас вами». Если бы он только знал, подумала я про себя.

Моя статья «Использование медицинского усмирения в психиатрических больницах» была опубликована Йельским юридическим журналом в 1986 году. Меня распирало от гордости. Через несколько месяцев — уже после выпуска — мне позвонила юрист из Базелонского юридического центра психического здоровья, тогда и сейчас считающимся ведущей частной юридической компанией, представляющей интересы людей с психическими заболеваниями. Базелон, находящийся в Вашингтоне, специализируется на адвокатской защите, как в судах, так и в Конгрессе, тех избирателей, которые в большинстве случаев не могут сами защитить собственные интересы. «Я прочитала вашу статью с большим интересом», — сказала она и объяснила, что она использовала информацию из статьи для того, чтобы организовать и довести до суда серьезный групповой иск против применения усмирительных средств в одной из больниц Среднего Запада. Моя статья помогла кому-то. Моя работа послужила толчком к изменениям. Она помогла другому юристу и пациентам, которые ничем от меня не отличались. Ничем не отличались.

* * *

Время выпуска стало для мня (как оно стало, подозреваю, практически для каждого) временем раздумий. Для меня это означало задать себе вопрос, как так случилось, что я нахожусь здесь, что держало меня в учебной аудитории, а не в больнице, и как я могла обеспечить свою безопасность в смутные времена, которые меня ожидали.

Сначала я последовательно занималась «разговорной психотерапией» с психоаналитиком, который понимал меня и относился ко мне с уважением. Своей кропотливой работой по интерпретации моего поведения Берриман помог мне открыть окно в мой внутренний мир, показав, что мой психоз служил мне защитой от тягостных мыслей и болезненных переживаний. Мой психоз играл свою роль в моей психологической жизни — подсознание служило защитой сознанию. Почему-то, понимание этого сделало все менее ядовитым, более послушным. Может, я и не контролировала полностью свой психоз, но я, в то же время, и не была полностью отдана на его милость.

Вдобавок (как и миссис Джоунс, и в отличие от современных лечащих врачей), Берриман не отшатнулся от меня. Он никогда меня не госпитализировал (что делалось как бы для того, чтобы меня защитить, а на самом деле — чтобы защититься самому), а твердо держался, даже когда я была в самом пугающем состоянии, и обещал защищать меня. Он знал лучше кого бы то ни было, что в такие моменты я была буквально напугана до смерти.

Когда дело доходило до сложной ситуации с приемом медикаментов, Берриман поощрял, но никогда не заставлял меня. При всех моих двойственных чувствах, касающихся приема лекарств, я, тем не менее, принимала их почти все время — потому что в Берримане я чувствовала медика-профессионала, который действительно меня слушал, доверял мне, и я в ответ доверяла ему.

В Стиве я, наконец-то, нашла настоящего друга, душевное родство, который знал о моей болезни и принимал меня вместе с ней, и при этом не относился к ней как к центральной части моей личности. Эта связь — с добрым человеком, с умным человеком, с любящим, веселым и пристрастным человеком — дала мне возможность почувствовать и себя саму настоящим человеком. И это дало мне надежду, что я найду и других людей, как Стив, и что они тоже смогут разглядеть меня за моей болезнью и ценить меня настоящую.

Я проходила учебную программу, которая сочетала в равной степени структуру (в которой я нуждалась), и неструктурированное время (которым мне надо было научиться управлять). Каждому, на каком-то уровне, нужна хорошая дневная программа: для меня такой стала Йельская юридическая школа.

Итак, я с этим справилась и умудрилась создать инструменты для выживания. Я нашла учебное заведение, которое позволило мне процветать, психиатра, который дал мне почувствовать, что жизнь стоит того, чтобы жить, и друга, который позволил мне почувствовать себя человеком. И хотя может пройти много времени, прежде чем я найду мужчину, который позволит мне почувствовать себя женщиной, то, чего я достигла к своему выпускному дню, было очень даже неплохо, принимая во внимание, через что я прошла. Успешное окончание университета было победой — к тому же администрация выбрала меня и еще одного студента на роль церемониймейстеров наших классов — студентов, которые поднимаются на сцену, чтобы получить дипломы от имени выпускного класса. Вся моя семья была в зале, когда я поднялась на сцену, и я не могла не думать о том, какой долгий путь мы все прошли.

Это был хороший день.

* * *

И все же. И все же передо мной стояли немаловажные вопросы: экзамены на юридическую квалификацию, и поиск работы, и необходимость съехать из общежития и заняться поиском нового места для проживания. День после выпускного был стопроцентным днем перемен, а перемены — это совсем не мое.

Я решила остаться в Коннектикуте на какое-то время; я не была готова оставить Берримана, и он согласился с моим мнением. И Стив тоже там оставался. Он собирался поступить в школу клинической психологии, но ему нужно было для начала получить опыт клинической работы. Поэтому он поступил на работу с проживанием в общежитии для больных с тяжелыми психическими расстройствами, где он работал с пациентами в качестве студента юридического факультета.