Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [54]
В ужасе от того, что я исчезаю, я боролась со своими путами, пытаясь доказать себе, что я все еще здесь. Я уменьшаюсь, я исчезаю. Ремни причиняли боль, и сильную. Но, по крайней мере, боль означала, что я еще не испарилась.
Доктор был, как всегда, очень понимающим и полным идей; он произнес одно из школьно-учительских «тц-тц» цокающих звуков и закатил глаза в знак неодобрения. Мне было интересно, почему он пошел в психиатрию. «Вы ведете себя так, как будто вы хотите попасть в больницу», — сказал он. — «Поэтому вы окажетесь на больничной койке».
Значит, весь вопрос был просто в том, как я себя вела? Он говорил так, как будто самое страшное, чего мне надо было бояться, так это того, что меня отправят в постель без молока и печенья. «Нет, спасибо», — ответила я. — «И не могли бы вы, пожалуйста, развязать эти ремни? Мне больно. И они унижают мое человеческое достоинство».
«Нет, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы согласились лечь в психиатрическую клинику».
«Вы что, сдурели? — бросила я в ответ. — Клиника — там место вам, а не мне. Я в порядке. И я хочу пойти домой. Мне надо работать. Развяжите меня».
Доктор сказал, что он выпишет «Медицинский сертификат неотложной помощи», который позволяет больнице удерживать меня в течение пятнадцати дней. Позже я узнала, что в этом сертификате он меня назвал «представляющей опасность для самой себя и для окружающих»; он также описал меня как «тяжелобольную». Его доводы? Потому что я не справлялась со своей домашней работой на юридическом факультете. По истечении пятнадцати дней я буду иметь право на разбор дела о насильственной госпитализации, если захочу.
Конечно, я узнала об этих технических подробностях гораздо позже. Все, что я знала в тот момент, было то, что меня кладут в больницу. Вне зависимости от чего бы то ни было.
Однако оказалось, что в психиатрическом отделении больницы Нью Хейвена не было свободных мест, поэтому они отправили меня на другой конец города — в Йельский психиатрический институт. «Вы там будете в безопасности», — сказал Доктор.
«Я была бы в безопасности и дома. В безопасности от вас, во всяком случае», — сказала я.
Когда прибыли работники скорой помощи, я была поражена привлекательной внешностью одного из них. «Вы кинозвезда? — спросила я. — Я уверена, что вы кинозвезда. Ваше имя вертится у меня на кончике языка, только не могу вспомнить».
Мое облегчение от того, что с меня сняли ремни, длилось всего десять секунд; они тотчас же пристегнули меня к каталке скорой помощи.
«Зачем? — спросила я молодого и красивого санитара. — Почему вы со мной так обращаетесь?»
Он смущенно взглянул на меня и отвел глаза. «Извините, но таковы правила».
Правила. Новые правила. Мне надо будет выучить только много новых правил. «Не могли бы вы накрыть мне лицо перед тем, как вывезти меня отсюда?» — попросила я с мольбой. — «Я не хочу, чтобы меня кто-либо видел в таком состоянии».
Он очень бережно накрыл мне голову белой простыней, и каталка была вывезена из кабинета и поехала к машине скорой помощи. (Наверное, вот так чувствуешь себя, когда умрешь.)
Глава одиннадцатая
Когда мы приехали в Йельский институт психиатрии, санитары отнесли меня на носилках наверх, где уже ждали медсестры и прочий персонал. Коридоры были узкими и тусклыми, как это принято в казенных заведениях. Тут содержат сумасшедших, поэтому кого заботит интерьер?
Меня поместили в изолятор — пустую комнату с одной единственной кроватью. Осматриваясь, я почти ни на что не реагировала; было давно за полночь, и к тому же я была одурманена лекарствами. Единственное, чего я хотела, это спать; и эта кровать годилась для этого, как и любая другая.
Дежурным психиатром в ту ночь была доктор Гриффит, молодая женщина со светло-русыми волосами; Доктору до ее отношения к пациентам было как до Луны. У нее была приятная улыбка и обнадеживающие манеры. То есть, до тех пор, пока я не услышала, что она говорила. «Пожалуйста, наденьте на себя усмиряющие ремни, Элин», — указала на кровать доктор Гриффит.
Нет, я не могу. «Пожалуйста, это совершенно не нужно», — умоляла я их — незнакомых людей в странном месте, посреди этой странной ночи.
Довольно крупный мужчина, как я потом узнала, студент богословского факультета, навис надо мной и пробурчал: «Или вы сами себя привяжете, или мы вас привяжем. На ваш выбор».
Может, я и была психически больной, но мой детектор источника опасности, тем не менее, сработал. «Можно подумать, что вы здесь главный», — проворчала я.
«Ну, хорошо, хорошо», — сказала доктор Гриффит, жестом указывая ему отступить. «Тогда просто ложитесь на кровать, и мы побеседуем. Без ремней».
Меня накрыла волна облегчения, и я тяжело осела на кровать, мечтая только о том, чтобы склонить голову на подушку — и в этот момент все, кто был в комнате, сделали то же, что и медперсонал в приемном покое неотложной помощи. В момент они схватили, пригвоздили и привязали кожаными ремнями к кровати мои руки и ноги.
Я кричала изо всех сил и сражалась с этим множеством рук, которые прижимали меня к кровати, но мне было до них далеко, и вскоре кожаные перевязи были прочно застегнуты. Но дальше пошло еще хуже, видимо, связать меня по рукам и ногам было недостаточно. Они накрыли меня сеткой — настоящей сетью — от шеи до щиколоток, накрыв ноги, тело, грудь. И затем они плотно натянули ее с четырех углов. Я не могла пошевелиться, и чувствовала, как у меня перехватывает дыхание.
Книга рассказывает об ученом, поэте и борце за освобождение Италии Томмазо Кампанелле. Выступая против схоластики, он еще в юности привлек к себе внимание инквизиторов. У него выкрадывают рукописи, несколько раз его арестовывают, подолгу держат в темницах. Побег из тюрьмы заканчивается неудачей.Выйдя на свободу, Кампанелла готовит в Калабрии восстание против испанцев. Он мечтает провозгласить республику, где не будет частной собственности, и все люди заживут общиной. Изменники выдают его планы властям. И снова тюрьма. Искалеченный пыткой Томмазо, тайком от надзирателей, пишет "Город Солнца".
Второй том настоящего издания посвящен дореволюционному русскому и советскому, главным образом изобразительному, искусству. Статьи содержат характеристику художественных течений и объединений, творчества многих художников первой трети XX века, описание и критическую оценку их произведений. В книге освещаются также принципы политики Советской власти в области социалистической культуры, одним из активных создателей которой был А. В. Луначарский.
Очерк об известном адвокате и политическом деятеле дореволюционной России. 10 мая 1869, Москва — 15 июня 1957, Баден, Швейцария — российский адвокат, политический деятель. Член Государственной думы II,III и IV созывов, эмигрант. .
Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.