Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [51]

Шрифт
Интервал

В конце концов, это случилось со мной: я сломалась в присутствии других, перед коллегами, моими однокурсниками по юридическому факультету. Кем была я, чем была я, все вышло наружу. Теперь все узнают правду — о моей никчемности, о том, что я зло. Когда я переживала не лучшее время в Оксфорде, само знание того, что я смогу каждый день видеть миссис Джоунс, помогало мне сдерживать свой бред в присутствии других людей, или когда мне нужно было работать. Но без миссис Джоунс, к которой я могла придти со своим безумием, и без удовлетворения от моих занятий, в горах гилеадских не было никакого бальзама[13]. Что-то взламывало и разжимало мой кулак, мою хватку, палец за пальцем, и теперь очень скоро я просто проваливалась в дыру в пространстве.

* * *

После бессонной ночи я упрямо вернулась в библиотеку и опять попыталась взяться за меморандум, но я не могла заставить голову работать. В панике я практически вбежала в кабинет нашего профессора. Там никого не было. Я стала ждать. Когда профессор М. пришел, он косо посмотрел на меня.

«Я пришла поговорить про свой меморандум», сказала я. «Я хотела бы попросить для него побольше времени».

«Почему бы нам не пройти в мой кабинет и обсудить этот вопрос», предложил он. Когда я села на стул перед его столом, я сгорбилась, подняв плечи к ушам, как будто ожидая удара.

«В материалы для меморандума кто-то проник», — сказала я, глядя на свои ботинки. «Они прыгают вокруг. Я очень хорошо прыгала в длину. Потому что я высокая. Свысока. В этой комнате еще кто-то есть? Это дело принципа. Есть план. Люди подбрасывают вещи и потом говорят, что это моя вина. Я раньше была Богом, но потом меня понизили. А вы Бог?»

Профессор М. оставался идеально спокойным. «Вы кажетесь очень расстроенной, Элин». Моя голова была наполнена жужжанием. Лимоны, меморандумы и массовые убийства.

«Ну, со всеми этими убийствами совершенно естественно быть расстроенной», — сказала я. Затем я пустилась в свою песенку про солнечную Флориду, кружась по его офису и размахивая руками, как птица — крыльями. Затем я пошла в угол кабинета и села, продолжая петь.

Профессор М. смотрел на меня. Было трудно прочитать, что было написано на его лице. Испугался ли он меня? Или был сбит с толку? Я не могла понять. Может, он тоже не мог понять, что именно он чувствовал.

«Я очень беспокоюсь за вас, Элин», — наконец сказал он. «Мне нужно немного поработать в офисе, а после этого, может, вы могли бы прийти к нам в гости и поужинать со мной и моей семьей? Что вы об этом думаете?»

Как разумно это звучало. «Да», — сказала я. «Это будет очень приятно. Но если вы не возражаете, я просто выйду через это окно и подожду вас на крыше, пока не придет время вместе пойти на ужин». Если это и не показалось профессору М. хорошей идеей, то он этого не показал. И я вышла из его окна на крышу.

Я провела следующий час или около того на крыше юридического факультета Йельского университета, смеясь, распевая и болтая абракадабру. Там я нашла кусок телефонного провода длиной в несколько метров, и смастерила себе нечто вроде пояса. Я подбирала всякие металлические предметы, валяющиеся на крыше, и приматывала их к поясу. Лучшей находкой был довольно длинный гвоздь, Я положила его в карман брюк, на тот случай, если бы мне понадобилась защита. Никогда не знаешь, в какой момент придется защищаться.

«Элин? Не могли бы вы вернуться в мой офис?» — это был опять профессор М., стоящий у окна. «Я поговорил с женой», — сказал он, «и мы бы хотели, чтобы вы не только присоединились к нашему ужину, но, может быть, остались бы на ночь».

Я подумала, что предложение было исключительно великодушным, и сказала ему о том, насколько я ценю их доброту. Поужинать домашней едой, в окружении людей, с которыми приятно поговорить, провести вместе время… Возможно, это даже помешает моей голове взорваться и забрызгать стены.

Итак, мы с профессором М. вместе прогулялись по кампусу Йельского университета в этот чудесный осенний субботний вечер; я была в своем поясе из телефонного кабеля. Ужин в его доме прошел не очень хорошо, поэтому профессор М. решил позвонить в студенческий медицинский центр, чтобы поговорить с дежурным психиатром — назовем его Доктором.

Когда профессор М. передал мне трубку, Доктор кратко проинформировал меня, что вчера ему позвонил кто-то с юридического факультета и сообщил, что у меня помутился рассудок. Затем он задал мне несколько вопросов, на которые я давала совершенно не относящиеся к делу ответы, и затем он предложил, чтобы я пришла в центр к нему на прием. Он говорил, как человек, который смотрел на часы и постукивал ногой, ожидая моего ответа. «Я не знаю», — сказала я. — «Нет, впрочем, я не думаю, что приду».

Я думала, что Доктор удивился и предложил мне подумать. (И между прочим, по моему опыту, слова «просто успокойтесь» почти неизбежно производят противоположный эффект на человека, к которому вы обращаетесь.) «Знаете, вы на самом деле козел», — сказала я и повесила трубку.

«Я и сам не думаю, что он в этом разобрался, Элин», — сказал профессор М., подразумевая его собственный разговор с Доктором.


Рекомендуем почитать
Василий Алексеевич Маклаков. Политик, юрист, человек

Очерк об известном адвокате и политическом деятеле дореволюционной России. 10 мая 1869, Москва — 15 июня 1957, Баден, Швейцария — российский адвокат, политический деятель. Член Государственной думы II,III и IV созывов, эмигрант. .


Артигас

Книга посвящена национальному герою Уругвая, одному из руководителей Войны за независимость испанских колоний в Южной Америке, Хосе Артигасу (1764–1850).


Хроника воздушной войны: Стратегия и тактика, 1939–1945

Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.