Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [50]

Шрифт
Интервал

Всю мою жизнь книги были моим спасательным кругом, убежищем, тихой гаванью, куда я могла убежать, когда ничто другое не помогало. Но сейчас книги показывали мне страницу за страницей, в которых не было никакого смысла. В панике, я схватилась за свой зачитанный экземпляр Аристотеля, но и она меня предала. Пустота, пустота.

* * *

Я поприветствовала двух моих однокурсников в зале библиотеки Йельской Юридической школы. Было десять часов вечера, пятница.

Один из них, по имени Бунтарь («потому что я родился с неправильным прилежанием», объяснял он), был из Алабамы, вторая была женщина по имени Вал. Они оба были частью моей «малой группы» — единственным классом с небольшим количеством студентов-первокурсников в Йеле. Обоим не особенно нравилось находиться в библиотеке — это было начало выходных, в конце концов — и было предостаточно более увлекательных занятий, которыми можно было заняться в этот час в пятницу вечером. Но по моему настоянию мы назначили встречу в библиотеке, чтобы работать над нашим заданием — вторым меморандумом. Несмотря на то, что у каждого из нас был свой меморандум, нам разрешили готовиться вместе. Мы должны были это сделать, закончить его, написать его, мы должны…

«Меморандумы — это наказание божье», — объявила я им. «Они делают заявления. Заявления у вас в голове. Так обычно говорила Пат. Вы когда-нибудь кого-нибудь убивали?»

Мои сокурсники посмотрели на меня, как будто бы их — или меня — окатили ушатом холодной воды. «Шутишь, да?» — сострил один из них. «О чем это ты, Элин?»

«Да про то же. Ну, вы же знаете. Небеса и ад. Кто есть что, что есть кто. Эй!» — сказала я, вскочив со стула. «Давайте вылезем на крышу. Да ну же, это не опасно».

Я поспешила к ближайшему большому окну, открыла его и вылезла на крышу, которая была плоской и совершенно не страшной. Через несколько мгновений Бунтарь и Вал последовали за мной. «Конечно, полиция может нас увидеть и прислать команду особого назначения», — сказала я со смехом. «Вы только себе это представьте: „один-девять-девять, один-девять-девять, вызываю подмогу — группа подозрительных лиц пытается ворваться в Йельскую юридическую библиотеку“. Да уж, как будто тут много чего ценного».

Они не могли не рассмеяться в ответ. Они спросили, что на меня нашло.

«Это настоящая я», — объявила я, размахивая руками над головой. И затем, в пятничный вечер на крыше библиотеки юридического факультета Йельского университета, я начала петь, совсем не тихонько: «Поедем во Флориду к солнечным цветам. Хотите потанцевать?»

Улыбки как будто смыло с их лиц. «Ты что, на наркотиках? — спросил один из них. — Ты под кайфом?»

«Под кайфом? Я? Ни за что. Никаких наркотиков! Да ладно вам, давайте танцевать! Поедем во Флориду к солнечным цветам. Где делают лимоны. Где живут демоны. Тут кроме нас еще кто-нибудь есть? Эй, погодите минутку, да что это с вами, ребята? Куда вы?»

Бунтарь и Вал развернулись и направились обратно в библиотеку. «Ты меня пугаешь», — сказал кто-то из них.

Я пожала плечами. «Ну хорошо. Я тогда тоже полезу обратно. Только там ничего нет. Ничего».

Пока мы забирались обратно через окно, один из моих однокурсников сказал что-то про студенческий медицинский центр. «Может быть, э-э-э…, тебе туда обратиться?». «Да я туда уже хожу», — сказала я. — «Дважды в неделю». «А. Ну, понятно. А не пойти ли тебе туда прямо сейчас?»

Я покачала головой. «Нет, не сейчас. Мне надо работать. Нам надо написать этот меморандум».

Как только мы опять расположились вокруг стола, я начала тщательно складывать башню из книг. Потом я перемешала и разложила заново конспекты. Не успокоившись на этом, я опять перемешала и разложила их заново. «Я не знаю, испытываете ли вы то же ощущение, что и я — что слова прыгают по страницам, — сказала я. — Мне кажется, что кто-то проник в мои конспекты. Мы выходим на проспекты. Я не верю в проспекты будущего. Но у них есть аспекты».

Этого вынести они уже не могли. «Уже почти полночь, у нас тут ничего толком не получается. Пошли отсюда; мы можем попробовать завтра опять».

«Нет, нет, я еще не могу пойти домой. Мне нужно работать. Причуда. Природы».

«Элин, нам надо идти», — сказали они, собирая книги и нервно оглядываясь по сторонам. Что-то их явно напугало. «Пожалуйста. И тебе лучше пойти с нами».

«Нет, я не могу. Мне надо работать. Я останусь здесь и спрячусь в куче книг».

Я оставалась в библиотеке долгое время после из ухода, сидя в одиночестве на полу между двумя штабелями книг, бормоча себе под нос. В библиотеке становилось все тише, секция за секцией выключался свет. В конце концов, испугавшись, что меня здесь запрут на ночь, я встала и ушла, склонив голову, чтобы не встречаться глазами ни с кем из моих однокурсников, что было маловероятно в этот поздний час, когда единственным посетителем был ничего не подозревавший охранник, стоявший у входа.

Конечно, снаружи было абсолютно темно. Я всегда чувствовала себя неуютно в такой темноте — по крайней мере, не на земле; на крыше было куда как приятнее. Меня всю трясло, пока я шла в свою комнату. И придя туда, я не могла успокоиться, не могла заснуть. Моя голова была переполнена шумом. Слишком полна лимонами, меморандумами, которые я не могла написать, и массовыми убийствами, за которые, я знала, я буду в ответе. Сидя на кровати, я раскачивалась вперед-назад, стеная от одиночества и изолированности.


Рекомендуем почитать
Василий Алексеевич Маклаков. Политик, юрист, человек

Очерк об известном адвокате и политическом деятеле дореволюционной России. 10 мая 1869, Москва — 15 июня 1957, Баден, Швейцария — российский адвокат, политический деятель. Член Государственной думы II,III и IV созывов, эмигрант. .


Артигас

Книга посвящена национальному герою Уругвая, одному из руководителей Войны за независимость испанских колоний в Южной Америке, Хосе Артигасу (1764–1850).


Хроника воздушной войны: Стратегия и тактика, 1939–1945

Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.