Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [48]

Шрифт
Интервал

Когда я выползла из-под стола, я спокойно сказала симпатичному социальному работнику, что хочу воды. Он проводил меня из комнаты к фонтанчику с питьевой водой. Внезапно я рванулась к боковой двери, надеясь убежать вниз по лестнице, но он двигался очень быстро, поймал меня через несколько шагов и обхватил меня руками, чтобы задержать Хотя он был невысок, но он был очень силен, и я не могла пошевелиться в его лапах, пока он вел меня обратно в комнату.

«Извините меня за это», — сказал он извиняющимся тоном. «Я должен был, понимаете, но я об этом очень сожалею». Несмотря на то, что я была совершенно разбита, я ему поверила. Он хотел быть добрым со мной, но по какой-то причине, ему это было трудно, и причина была во мне.

Психолог вернулась в комнату и сообщила, что найти свободное место в больнице на выходные было сложно. Социальный работник ответил, что может быть, он позвонит в пару мест, узнает, нет ли там такой возможности. Он ушел, чтобы сделать звонки. Психолог осталась со мной.

Я попаду в больницу в третий раз, я это знала. Я опять буду «неамбулаторной» пациенткой, и они заставят меня принимать лекарства. Каждый нерв в моем теле кричал. Я не хотела в больницу. Я не хотела лекарств. Я просто хотела помощи.

Борясь с ужасом, звучащим в моем голосе, я вежливо спросила психолога, не могли бы мы выйти в коридор, чтобы я могла попить воды. Они последовала за мной из комнаты и по направлению в фонтанчику с водой, и опять я рванулась в боковую дверь и вниз по ступеням. Психолог позвала вслед: «Остановитесь, Элин. Я не смогу вас догнать. Пожалуйста, остановитесь сейчас же!» Нет нет нет нет нет. Не видя — ни препятствий, ни других студентов, никого, кто мог бы таращиться на меня — я бежала всю дорогу через студенческий городок обратно в свою комнату. Слава богу, моей соседки не было дома.

Таким, не предвещающим ничего хорошего, было начало моей юридической карьеры.

Глава десятая

Я была абсолютно уверена, что кто-нибудь из студенческой поликлиники пошлет за мной полицию студенческого городка, и я морально приготовилась к их приходу. Они заберут меня. Они меня запрут. Я находилась в своей комнате, съежившись от страха и ожидая неизбежного стука в дверь, в течение долгого времени. Но никто не пришел. Напуганная, я не могла найти себе места, и решила, что я могу либо прятаться в своей комнате, либо попытать счастья снаружи. И точно зная, что меня успокоит, я сделала то, что делала всегда, когда меня загоняли в угол — я собрала свои книги и направилась в библиотеку.

Как только я перешагнула через порог, мне стало легче дышать. Я провела там целый день, читая и проверяя свои записи, пытаясь сосредоточиться на занятиях, предстоящих на следующей неделе. Периодически я поглядывала через плечо, но никто не обращал на меня никакого внимания. И к концу дня мне удалось успокоиться.

Когда вечером я вернулась в свою комнату, я обнаружила телефонное сообщение от Эмили. Звонила психолог из студенческого медицинского центра — и я подумала, что с ее стороны не представиться было очень профессионально и по-доброму. Она попросила, чтобы я перезвонила. Я раздумывала над этим несколько минут — что плохого может случиться, если я этого не сделаю? Но затем я решила, что, учитывая то состояние, в котором я была в течение нескольких предыдущих дней, позвонить ей было неплохой идеей.

Оказалось, что меня приписали другому доктору: Гансу Притцеру, старшему психологу и психоаналитику, который, как я узнала позже, был известен тем, что брался за «самые сложные случаи» в студенческом медицинском центре.

Доктор Притцер был австрийцем небольшой комплекции, рыжеволосым и белолицым; он говорил с сильным акцентом, при этом сссс очень часто выходили как зззз. «Ну и переполох вы учинили в эти выходные», сказал он мне на нашей первой встрече, слегка покачивая головой, как озабоченный отец — дочери прогульщице. По какой-то причине, я немного расслабилась. «Нам надо работать вмезте, Элин, чтобы избежать подобных произшезтвий. Как вы зебя чувзтвуете зегодня?»

И как практически всегда, когда мне задавали этот вопрос незнакомые люди, я быстро ответила: «Лучше. Гораздо лучше, спасибо».

«Нет, мне не кажется, что это действительно так», — сказал он. «Я думаю, что ваша голова занята всяким разным, и что вы должны рассказать мне все, о чем вы думаете, чтобы мы могли работать с этим и разрешить проблему». (работать з этим и раззрешитъ проблему) Мне было интересно, не так ли точно звучал Фрейд, выговаривая эти ввв и ззз, пока он вел своих пациентов сквозь чащу их разума. Мой собственный разум опять разгонялся до такой степени, что мне с трудом удавалось сидеть спокойно.

«Люди управляют мной, они внушают мне разные мысли», сказала я ему. «Я не могу им сопротивляться. Они делают это со мной. Я должна их убить. Вы тоже мной управляете? Они заставляют меня ходить кругами по вашему кабинету. Я даю жизнь, и я ее забираю».

Бормоча и расхаживая, я внезапно остановилась посередине предложения, прикованная к месту чем-то или кем-то невидимым, и затем я начала раскачиваться и стонать. Я хотела лечь на кушетку доктора Притцера, но удивилась, обнаружив, что он мне этого не позволил. «Положение лежа приводит к регрессу, — сказал он. Ваше состояние и так уже слишком ухудшилось».


Рекомендуем почитать

Артигас

Книга посвящена национальному герою Уругвая, одному из руководителей Войны за независимость испанских колоний в Южной Америке, Хосе Артигасу (1764–1850).


Хроника воздушной войны: Стратегия и тактика, 1939–1945

Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.