Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [38]

Хотя я больше не училась в Оксфорде, я часто ходила туда на лекции, и разработала собственный список литературы для чтения. Я решила, что о продолжении занятий философией не может идти и речи — слишком много тяжелых воспоминаний оставили предыдущие четыре года, о том, как я, объятая психозом, продиралась через сложнейшие книги. Вместо этого мои интересы сместились в сторону занятий психологией и правом. Меня увлекали такие вопросы, как например, защита прав душевнобольных; и сложные вопросы гражданского права в области душевного здоровья, такие как ограничение свободы действий. По мере того, как я читала страницу за страницей текстов по психологии, психиатрии и праву, случаи из практики, приведенные в них, зачастую казались мне жутковато знакомыми — как легко я могла стать одним из них. Как легко могла бы я соскользнуть в глубину и просто не вынырнуть. Я раздумывала над тем, какую роль я могла бы играть в жизни людей, страдания которых я слишком хорошо понимала.

Мои жизненные обстоятельства создали жизненную среду, в которой было легко как думать, так и исцеляться. Мне уже давно не доводилось приятно проводить время в кругу семьи, и Джанет старалась изо всех сил приглашать меня к столу в будни и в праздники. Иногда вечерами мы сидели вместе в гостиной и смотрели телевизор — качественное британское телевидение, оценить которое до тех пор я не могла. Ее мама, художница по имени Катрин, часто присоединялась к нам.

У Джанет был тихий голос, она была доброй женщиной, с ярко выраженным материнским инстинктом. Хотя она много о себе не говорила, я узнала достаточно о ее жизни, чтобы знать, что эта жизнь не была легкой. Отец Оливии никак не проявлялся, а отец Джанет умер, когда она была еще очень молодой. Она была очень близка с матерью, Катрин, которая страдала от приступов депрессии. Через два или три месяца я рассказала Джанет о том, что я лежала в больнице; и хотя я сказала, что причиной была депрессия, я никогда даже не намекала на психоз или на ужасные фантазии. Мне было слишком стыдно того, что она могла подумать, и я боялась, что она будет видеть во мне угрозу для дочери. Теперь-то я знаю, что я могла во всем довериться Джанет, и в тот день, когда я, нервничая, сидела у нее в гостиной и рискнула рассказать ей то, что могла, она отнеслась ко мне с пониманием, состраданием, и без какого бы то ни было осуждения.

И конечно, каждый день со мной была милая Ливия. Нежная и смышленая, она любила рисовать и любила разные цвета, или играть в ролевые игры, где я была учителем, а она ученицей. Она не могла дождаться, когда научится читать и пойдет в школу, как все старшие дети в округе. Она любила уютно устроиться у меня на коленях, когда я ей читала, но была так же счастлива, когда я была Злой Ведьмой с Запада — она настаивала, чтобы я смеялась ведьминским кудахтающим смехом, охотясь за ней по комнате, и потом, хохоча, она валилась на ковер. Спонтанное ребячество без особой цели, кроме радости от этих мгновений, и маленькая девочка, которая разделяла его со мной — как будто бы солнце вышло из-за туч после долгого-долгого сезона дождей.

* * *

Даже после моих ежедневных встреч с миссис Джоунс, научных изысканий и чтения, готовящих меня к следующему этапу жизненного пути, у меня оставалось слишком много свободного времени, что никогда не приносило мне ничего хорошего. Мне надо было чем-то занять эти пустые часы

Я решила, что хочу внести свой вклад, отплатить долг тем профессионалам, которые так хорошо за мной ухаживали, надеясь, что в ходе лечения я смогу помочь и другим пациентам. Мне казалось, я понимала, что это такое — быть в клинике для душевнобольных — и так, как никакой персонал не мог этого понять (или, по крайней мере, основная часть персонала) — поэтому логично, думала я, что из меня выйдет хороший добровольный помощник.

Я была уверена, что была вне Уорнфорда достаточно долго, чтобы прийти туда без риска быть узнанной. И так, однажды утром, приложив огромные усилия для того, чтобы привести в отличный вид свою наружность и отрепетировав мое лучшее поведение на интервью, я встретилась с сотрудником Уорнфордской группы добровольцев, и мы начали беседу, которая казалось многообещающей.

«Спасибо большое, что вы со мной встретились сегодня», — сказала я.

Она кивнула и улыбнулась. «Не за что», — сказала она. — «А теперь расскажите мне о себе, мисс Сакс, и почему вы хотите быть здесь добровольным помощником».

«Что ж, я выпускница Оксфорда и выбираю, куда идти дальше — в психологию или право, когда я вернусь в Соединенные Штаты», — сказала я. «Что бы я в конце концов не решила, я хотела бы, чтобы это было связано с помощью душевнобольным людям. Поэтому я подумала, что работа добровольцем здесь может быть хорошим началом для того, чтобы попробовать себя, а также получить ценный опыт». С приглушенным энтузиазмом — она явно думала, что я для них хорошая партия — женщина начала обсуждать возможные места работы в Уорнфорде, где я могла бы быть полезной. По мере нашего разговора я почувствовала себя ободренной, даже оптимистичной; это будет мой первый опыт в таком «профессиональном» качестве, и мне казалось очень правильным, что это произойдет именно в этой клинике.