Не держит сердцевина. Записки о моей шизофрении - [35]

* * *

Со временем я построила настоящие дружеские отношения, особенно с тремя другими студентами: Дайной и Патриком, оба были британцами, и Сэмом, земляком-американцем. Дайна была высокой и очень худой, как и я, хотя она чаще одевалась как модная младшекурсница, чем как ученый из Оксфорда, кем она была на самом деле. Вскоре после окончания колледжа она попала в больницу с депрессией, из-за чего я чувствовала себя похожей на нее и не такой странной. Патрик, с другой стороны, был очаровательным, непринужденным, уравновешенным и явно в ладу с самим собой.

Сэм, тоже довольно высокий и красивый, с огромными выразительными глазами — часто беспокоился о деньгах и психовал, даже больше меня, по поводу своей учебы. Несмотря на долгие часы утомительной работы, он сомневался, сможет ли он справиться с нагрузкой и вовремя получить степень. Хотя у него была подружка в Лондоне, он казался еще более одиноким, чем я; он играл на гитаре (сам писал музыку) и часто разговаривал сам с собой во время прогулок по колледжу. Его поведение (как и пребывание Дайны в больнице) убедило меня, что я была не одна такая «с приветом».

Мы вчетвером вскоре стали не разлей вода. Мы готовили еду вместе или ходили в Брауне, ресторанчик на севере Оксфорда, где сносно готовили американские и британские блюда. Мы не ходили в кино и не смотрели телевизор; в попытке быть культурно просвещенной я ходила в оперу пару раз, но мне не очень понравилось. Вместо этого мы проводили бесконечные часы в разговорах за полночь, сидя или в общежитии, или, когда погода позволяла, на его крыше, около дымовой трубы.

Как всегда это бывает, по мере того, как дружба крепнет, и ее новизна исчезает, друзья расслабляются, и наконец-то я стала рассказывать своим друзьям о себе, выкладывая все, даже самое неприятное, как на исповеди — это было честно — после того, как они рассказали мне о себе. Учиться доверять, учиться, какими из секретов можно было поделиться — все это было частью той труднопроходимой местности, на которой я училась ориентироваться.

Итак, они знали, что я время от времени ложилась в больницу, а сейчас проходила сложный период работы с психоаналитиком. Тем не менее, я отчаянно пыталась скрыть целые части своей натуры. Я знала, например, что лучше не делиться своими бесконечными бредовыми идеями относительно зла — особенно теми, в которых я считала себя самим злом, а также о моей полной уверенности, что я была способна на ужасные акты насилия. Не то, чтобы эти мысли были дурными; я была уверена, что каждый человек так думает, но знала, что лучше об этом не говорить; точно так же, как все пускают газы, но не в присутствии других. Но как бы сильно я ни старалась держать язык за зубами, ненароком я все же умудрялась что-нибудь отчебучить — например, в ту памятную ночь, когда мы все сидели на крыше, и я мимоходом упомянула, что я убила тьму тьмущую детей.

«Это шутка!» — выпалила я, как можно скорее, с тревогой заметив выражения их лиц — вначале вытянувшихся в неуверенности, а затем — в страхе. «Глупая шутка! О, ну да ладно, все время от времени хотят прикончить детей, разве нет? За исключением, конечно, тех, кто этого не хочет — эй, я вовсе этого не делала! И не сделаю, вы же знаете, правда? Правда?» Да, сказали они все, они, конечно, знаем, не будь глупой, Элин. Они знают, что я над ними подшучивала, они не беспокоятся обо мне, я их не напугала. Но, я-то, конечно, знала, что это не так. Держи себя под контролем, подумала я. Возьми себя в руки. Держи себя в руках.

Несмотря на мой случайный промах, все трое моих дорогих друзей приносили мне счастье, после того, как долгое время ничто не могло порадовать меня. Они заполнили место в моем сердце, которое было пусто; повторялась та же история, что и с Кении, и Марджи, и Пат — все снова — небольшая группа друзей, шутки и смех, совместные занятия, совместная жизнь, в центре которой (или даже смыслом которой) были наши книги, наши сроки сдачи работ, и упор на оттачивание интеллекта. Если мне удалось подружиться с такими людьми, думала я, то мне удастся и найти путь к своему спасению.

Несмотря на то, что иногда я чувствовала себя слишком плохо, чтобы работать, я сделала очень многое по программе для получения моей ученой степени. Бывали дни, когда это давалось с таким трудом и шло так медленно, что мне казалось, будто я камнерез; и временами я теряла веру в то, что я когда-либо буду довольна своей работой, или смогу ее закончить в приемлемом виде. Но мой распорядок дня заставлял меня сосредоточиться, отстранившись от постоянного присутствия зла. У меня не было обязательных для посещения лекций в это время — единственными моими запланированными встречами были сеансы с миссис Джоунс — поэтому у меня было много времени, чтобы писать. Я перешла на программу для защиты диссертации, чтобы написать одну длинную работу вместо множества коротких, и мне не нужно было бы сдавать экзамен. Я решила писать об аристотелевской философии разума, и самостоятельно выучила французский, чтобы прочесть важного средневекового комментатора по этой теме. Задача мне не всегда была по плечу, но каждый раз, когда я соскальзывала на ступень вниз, я прямо-таки была полна решимости подняться на две вверх. Работай еще больше, еще усерднее, работай дольше, продолжай работать.