Не чужие - [13]

— Единственный надежный способ узнать — это попробовать, — сообщил я самому себе, и мертвое эхо в заброшенной шахте согласно повторило мои слова.

— …Интересно, какой здесь наполнитель, — нахмурившись, Алиса рассматривала принесенную порцию мороженного, чуть ли не окуная в него рыжую челку. Под потолком неспешно вращался большой и, по-моему, чисто декоративный вентилятор. — Я заказывала персик, но тут персиком, по-моему, и не пахнет.

— Единственный способ узнать — попробовать, — изрек я вековую мудрость собственного сочинения. — Из тебя тоже в институте пилота будут готовить?

— Нет, я тут по блядской линии прохожу, — покачала головой Алиса. Шкодливая улыбка, кажется, отбрасывала солнечные зайчики, но ее удивительные, орехового цвета глаза не улыбались, они были пустыми и холодными. — Взяли для удовлетворения извращенных похотей сержантского и младшего командного состава. Ты-то на пилота обучаешься? Значит, и твоих тоже, так что подумай там, пока есть время, насчет всяких поз и предпочтений. Я ведь одна, а желающих много, я же красивая все-таки, несмотря ни на что, а?

У меня, наверное, был очень растерянный вид, потому что Алиска закинула голову, отбросив рыжие хвостики назад, и снова расхохоталась. Громко, искренне, от души.

— Глупый ты, Санек. Вроде как и умный, но все равно глупый, как полено. Пилотом, конечно. А точнее — консервой. — Она подумала и решительно лизнула мороженое. — Надо использовать правильные слова, так честнее. Так что коллегами мы с тобой будем, наверное. Я пока присматриваюсь — подходят ли мне предложенные институтом условия.

— А что, может быть иначе? — не она им, а они ей. Я даже не сразу сообразил. — Можно подумать, у нас есть возможность отказаться. И если не здесь, то куда деваться — на органы разве что?

— На органы внутренних дел, — кивнула Алиса. Похоже, она меня не слушала. — Можно и отказаться. Не обязательно же все время работать в системе, можно и сбежать, и жить в свое удовольствие. Не воевать, не работать. А жить — пускай даже балансируя на грани. Крутиться. Точнее, выкручиваться. Чем плохо-то, одноногий Джо?

— Ничем, наверное, — подумав, признался я. — Балансировать на грани — это здорово. Кроме одного. Сорвешься — сдохнешь.

Алиска оторвалась от стаканчика. На губах остался яркий сироп — они были золотые, как луч солнца. Как ее глаза.

— А разве не везде так?

…Лестница все-таки была, точно такая, как я и думал — ржавые узкие скобы, держащиеся на двадцатилетней давности соплях. Я подергал за одну — скрипела, шаталась, но не обрывалась, значит, на первых нескольких — в полуметре от уровня пола, в метре, и так далее — можно было потренироваться. А вот выше двух метров тренировки кончались, нужно было соблюдать полную, серьезнейшую осторожность. И не забывать про скорость: приближающийся болевой спазм — опасная штука, руки могли разжаться самопроизвольно.

А сорвешься — сдохнешь.

Первая «настоящая» скоба на высоте полутора метров далась легко — я просто оперся на нее локтями, замерев в вертикальном положении и перенеся вес с ног. Все нормально. Всего-то десять с хвостиком метров. Я смогу это сделать. На одной ноге я преодолевал это расстояние за тридцать секунд. Тут — ну, пускай минут пять-семь, учитывая обстоятельства. Я смогу это сделать, и болевой шок здесь не помеха — в институте Ульянка на меня как-то опрокинула кастрюлю с кипятком, ей показалось, что это будет смешно, а я даже сознания не потерял. По сравнению с тогдашними ощущениями, нынешние — просто семечки.

Вторая скоба пошла немного хуже, но тоже терпимо — я подтянулся обеими руками и, потихоньку раскачиваясь, добился того, что обе измочаленные ступни оказались на нижней «ступеньке». Теперь нужно перехватить ладони в положение снизу и продолжить подтягивание. Турник мне никогда особенно не давался, хотя с мышцами рук проблем не было, но здесь было больше похоже на шведскую стенку, и вроде бы шло лучше. Поначалу.

На четвертой скобе я понял, что начинаю выдыхаться. Ощущение в ногах было — да, уже было, черт бы их забрал — будто они находились в миске с горячей горчичной водой, от простуды первое средство, между прочим. Пощипывание, жжение… и какие-то отдельные тычки с разных сторон, словно кто-то втыкал в плоть раскаленные спицы. Открытые переломы и раздробления. Я слишком много времени провел на дне, высчитывая и размышляя. Мог бы сделать все это по дороге.

Нет. Нельзя слишком много думать — так и помереть недолго.

Ребро пятой скобы было неожиданно острым и зазубренным, оно резануло мне руку как неумело вскрытая консервная банка — равнодушно и холодно. В рукав потекла тоненькая горячая струйка, и словно смыла все покаянные мысли. Осталась процедура, тупая, механическая, однообразная.

Захватить скобу одной рукой.

Подтянуться.

Раскачиваясь, поместить ступни на следующую скобу.

Сделать упор.

Подождать, пока пройдет приступ боли.

Захватить новую скобу.

Подтянуться.

Ступни горели, будто я стоял по колено в расплавленном олове, спицы, так сильно донимающие еще несколько минут назад, уже почти не ощущались, и это почему-то пугало. Тело снова теряло чувствительность — на этот раз безо всяких препаратов, по собственной инициативе. В голове на максимальной скорости работал кузнечный молот — частые, гулкие удары, от которых хотелось держаться подальше. Что-то было в них такое, что заставляло думать о работающем на последних каплях бензина двигателе, когда все цилиндры еще горячи, и поршни исправно вращают коленвал, но бак уже показывает дно, и двигатель, зачихав черным дымом, вот-вот замолкнет. Сердце билось отчаянными быстрыми толчками, на износ, но и его ресурс был не бесконечен.