Не бойся сказать «люблю» - [11]

Единственной причиной, заставившей ее согласиться на брак с богатым человеком, было обеспеченное будущее ее матери. Но для Эдуарда тот факт, что больше он может не оказывать Маргарет материальной поддержки, не шел в счет. По данному поводу он высказался весьма откровенно. И больше всего Элен беспокоило непонятное острое чувство облегчения, которое она испытала после его слов.

– Ты все еще не согласна пожить в Мертоне две недели, пока я не приеду на Рождество? – с легкой насмешливостью спросил Эдуард, не спеша преодолевая на огромном автомобиле запутанный клубок узких проселочных аллей, которые минут через двадцать должны были вывести их к родовому имению Леманов.

Элен пожала плечами и застыла неподвижно, глядя перед собой. В душе ее царило смятение, в ней боролись противоречивые чувства. Она не хотела оставаться в Мертоне без Эдуарда, в этом она уже призналась себе. А когда она решила, что наследство, полученное Маргарет, неизбежно приведет к расторжению их брака, она испытала чувство, которое точнее всего можно было бы назвать отчаянием.

Было безумием позволить себе привыкнуть к его обществу, стать настолько зависимой! Ведь рано или поздно все это кончится, и скорее всего рано, если его отношения с Луизой де Буало получат продолжение. Забыв о такой возможности, Элен неосторожно позволила себе поверить в незыблемость ее теперешней жизни. Настало время выйти из оцепенения. И она сказала с беззаботностью, которую, увы, сама совсем не чувствовала:

– Нет, я передумала. Наверное, долгие прогулки на свежем воздухе, живой огонь в камине и чудесная кухня Люси – именно то, что мне больше всего нужно.

И тут же сурово осудила себя. Она поступила правильно, решив прожить эти две недели без него, но почему же она чувствует себя чуть ли не безутешной навеки? И ей вдруг стало ясно, что опасность привязаться к Эдуарду в самом деле угрожающе реальна.

Элен постаралась спокойно и прямо ответить взглядом на его подозрительный взгляд и сразу же закрыла глаза, ощутив настоящую физическую боль, когда Эдуард, снова переключив внимание на дорогу, произнес:

– Вот и хорошо. Я рад, что ты согласна. Тебе нет смысла оставаться в Лос-Анджелесе одной. Я вернусь в Оттаву, чтобы завершить там одно перспективное дельце.

Разумеется, он имеет в виду эту чувственную француженку! Но зачем выражать свои намерения так ясно? В другое время он непременно настоял бы, чтобы Элен была с ним, организовывала, как обычно, деловые встречи, вела записи, а потом вечером в гостинице за бокалом вина выслушивала его соображения.

Но сейчас все изменилось, и не надо было быть ясновидящей, чтобы понять почему.

Элен, словно нехотя, повернула голову, и ее глаза скользнули по его на удивление выразительному профилю. Понимает ли он, что роковой шаг сделан, что его недвусмысленное поведение указало им путь к финишу? По-видимому, он нашел женщину, ради которой готов отбросить прочь всякую осторожность.

Элен торопливо отвела взгляд, глаза ее потемнели. Она сделала правильно, что согласилась остаться с его сестрой и ее мужем. Ей самое время начать отвыкать от Эдуарда Лемана.

Мертон принадлежал многим поколениям семьи Леманов. Каменный дом с прочными стенами был построен еще в начале XVIII века. В это солнечное холодное утро он выглядит особенно красивым, подумала Элен, выходя из рощицы и окидывая взглядом дом, уютно разместившийся в широкой долине. Солнце играло на стеклах высоких, с частым переплетом окон, и от этого светлое здание казалось приветливым, теплым и вкусным, как конфетка.

Элен в который раз удивилась, как это ее Эдди мог отказаться от такой собственности и отдать дом и окружавшие его обширные угодья Люси, когда его сестра вышла замуж за Роберта. Но невозможно было представить неутомимого, деятельного Лемана осевшим в родовом поместье, признала Элен, глубже пряча руки в карманы дубленки. А если так, то вполне естественно; что он отдал дом Люси.

Когда Эдуарду было двадцать пять и он уже успел завоевать авторитет в деловом мире, а Люси едва исполнилось восемнадцать, их родители погибли в автокатастрофе. Эта двойная утрата потрясла их обоих, особенно Люси. Прошло много времени, прежде чем она сумела справиться со своим горем. Эдуард остался ее единственной опорой и защитником. До появления графини Элен считала, что Люси – единственная женщина, не достигшая шестидесяти, к которой Эдуард относился с уважением и нежностью.

Привычка женщин вешаться ему на шею сделала его циником. Понимал ли он, что готов полюбить, готов заключить подлинный прочный союз? Сам прекрасно разбиравшийся в людях и их скрытых побуждениях, сознавал ли он, что афиширование своих отношений с той женщиной – не просто легкомысленный поступок, а желание показать всему миру серьезность своих намерений?

Нет, это не был просто случайный промах, Эдуард знал, что делал. Никто и никогда не назвал бы его человеком, не отдающим себе отчета в своих действиях. Разумеется, за два года их брака у него не могло не быть увлечений. Эдуард обладал слишком горячим темпераментом. Но ни разу он не делал свои увлечения достоянием общественности. Значит, тут было нечто другое.