Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер - [5]

У выхода из тоннеля, точнее, у мощной каменной стены, никаким образом не намекающей, что за нею — выход в иной мир, Ляховы и Удолин остановились.

Константин Васильевич извлёк из внутреннего кармана просторного парусинового плаща (он не любил дождей и был сторонником проверенной от них защиты) пол-литровую титановую фляжку, предложил по глотку офицерам и обладателям двух и более лычек на чёрных погонах.

— Двадцать полукилограммовых зарядов вот по этому кругу, — обрисовал он пальцем. — Шурфы — на метр. Рванёт — посмотрим. Думаю — хватит. Отходим…

Удолин не ошибся. Подрывники — тоже. Минут через десять, когда пироксилиновый дым и кальцитная пыль слегка осели, отряд исследователей выбрался на ту сторону, перелезая через каменные глыбы и груды щебёнки.

— Вот вам и очередной «прекрасный новый мир», — сказал Секонд, поскольку только он и мог сказать это своим соотечественникам и «совремённикам». Фёст по компасу и отечественного издания карте приблизительно определил направление до ближайшего населённого пункта. Поскольку точку выхода тоннеля, находясь на той стороне, угадать было невозможно. Пресловутый «принцип неопределённости». Удолин и его мудрецы соглашались поручиться либо за географические координаты, либо за время, на выбор. Фёста, как специалиста по своему миру, больше устраивал хоть пятисоткилометровый промах по месту, но желательно — в юго-восточном направлении, нежели по времени — на пятьдесят лет. Совсем ему не хотелось встретиться с районным уполномоченным госбезопасности или выскочить внутрь «запретки» каторжного ИТЛ[6].

На мотоцикле того российского производства, очень похожем на советский «М-72» (т. е. немецкий «БМВ»), в сопровождении офицера-«печенега», одетого в потёртую кожанку и солдатскую шапку, одинаковые на территории любой России в интервале почти что века, с трёхлинейным карабином (вдруг чем-то раздражённый медведь встретится, не говоря о «лихих людях»), под тентом коляски, Фёст отправился на разведку.

Чем дальше, тем больше, выехав с щебёнчатого плато, поросшего корявым, местами — с трудом проходимым кустарником, на прилично накатанную грунтовку, он убеждался, что попал, куда надо. Особенно когда увидел на обочине смятую сигаретную пачку знакомой марки.

— Так, — сказал он поручику, с любопытством озиравшему ландшафты незнакомой страны, — плюс-минус десять лет наши авгуры угадали, уже неплохо. Но хотелось бы поближе. Как тебе здесь, у нас?

— Да вроде бы всё то же самое. Кажется, пахнет чуть по-другому, — он несколько раз втянул носом воздух. — Химией какой-то незнакомой отдаёт, и кислорода, похоже, меньше, как в горах.

— Очень может быть, — согласился Фёст. — Промышленная химия на этой Земле наверняка другая. Да прибавь почти сорок лет ядерных испытаний в атмосфере. И до Китая не слишком далеко, а они природу пакостят — не приведи бог! То ли дело у вас — до сих пор «желтолицые братья» в Россию только за золотом и женьшенем забредают, и никакой геополитики и экономической экспансии.

Поручик, крайне далёкий от проблемы российско-китайских отношений даже в собственном мире, на всякий случай согласился:

— Это точно. Давайте, господин полковник, я за руль сяду.

— Ни к чему. Ты наших правил движения не знаешь. Вот выскочит сейчас из-за тех кустов гаишник с радаром и объявит, что ты разрешённую скорость превысил, поскольку вон на том повороте был знак, правда, его в позапрошлом году спёрли, но и сам должен понимать… Что ты ему ответишь, чтобы не спалиться мгновенно?

Поручик впал в задумчивость.

— Что такое «гаишник», господин полковник, почему с радаром, какая-такая «разрешённая скорость», зачем в чистом поле «знак» и откуда я должен знать, что его спёрли? И что, тем более, понимать?

— А мне говорили, будто «печенеги» — ребята, способные на всё и не теряющиеся ни в какой обстановке. Ваш же полковник Ляхов и говорил. А у тебя на одну совершенно бытовую ситуацию — шесть вопросов. Поэтому, пока не освоишься в моём «прекрасном и яростном мире», сиди в коляске, рот как следует сполосни из фляжки «НЗ», да и внутрь в пределах ста граммов принять можешь, чтобы «футурошока» не случилось. И молчи до последней крайности, или пока я не разрешу. Если представитель власти обратится лично к тебе, отвечай невнятно — «день рождения вчера начали праздновать, а сегодня отходняк у меня, Вадик лучше помнит». Любого штатского просто посылай по матушке, но без перехода на личности, а то и схлопотать можешь. На Урале народ политесам не обучен…

— Серьёзная тут жизнь, — без усмешки сказал поручик. — А говорили — на историческую Родину идём. Получается — снова в десант?

— Так не в Центрально-Африканскую империю всё-таки, — успокоил офицера Фёст. — Я там послужил, херовее места не придумаешь, да ещё вокруг — сплошные негры-людоеды с автоматами. А здесь — в лучшем случае с обрезами. И не людоеды, за исключением особых случаев. По-русски говорят. Пооботрёшься немного — может, и понравится. Как нашим евреям в Израиле.

Вадим откровенно развлекался, очень ему забавным казалось подобным образом дурака валять.

Он держал на спидометре пятьдесят, самое то для подобной дороги. Через десять километров им встретился жёлтый молоковоз, древний «ГАЗ-53» с проржавевшими до дыр крыльями. Значит, и райцентр какой-нибудь есть поблизости с заводиком, и фермы, где люди скотину держат. В этих краях Фёсту бывать никогда в жизни не приходилось, но, листая иногда «либеральную прессу», подсознательно думал, что не могут же господа воловичи врать настолько уж беспросветно. И, чёрт его знает, может, за пределами МКАД народ действительно обречённо вымирает, если уже вообще не вымер, ибо как можно жить не на многотысячедолларовые гранты, а на зарплату в пять тысяч рублей? На три заправки «Лендровера» не хватит.