Чем старше я, тем легче замечаю,
Как быстро день скользит по облакам.
И снег, прильнувший мне к вискам,
Уже и в оттепель не тает.
Из легких тканей зимнего заката
Пытаюсь сшить я одеяло снов,
И, в нем зарывшись, спит моя любовь,
Что не смогла заснуть со мной
когда-то…
Ее ль винить за старческую лень?
Себя ли упрекать за невниманье?
Где смысл? Не возвратить желаний…
Как ночь длинна! Когда ж наступит
день?
В чем смысл течения реки —
Его веков, минут, мгновений?
Где та бездонность глубины,
К которой так стремимся мы
По перекатам откровений?
Вот омут, где сокрылась суть.
Темно и грустно.
И кто отважится рискнуть,
И нам укажет верный путь —
Направит в русло.
Тому видней, где повернуть,
Кто нас направил.
И мы еще продолжим путь
В игре без правил.
И, уплывая от беды,
Стихий, сомнений,
Оставим на воде следы
Стихов, творений.
Когда же смерть шепнет:
«Умрешь…» —
Не забоюсь я.
И в морду прокричу ей: «Врешь!»
Растаю пусть я,
Где ты мой крик переживешь,
И свежей капелькой втечешь
В начало устья.
Устал от бедности: не дружат со мной
many,
Не дешевеет хлеба каравай.
Пашу, как вол. Да только вот в кармане
По-прежнему – хоть дыры зашивай.
Проходит день, мозолями натружен,
Среди врагов и истеричных баб.
В своей стране я никому не нужен,
А если нужен – только лишь как раб.
Уехать, что ль, в земной кусочек рая,
Где в берег бьет прибойная волна.
Но за окном – ночной оркестр мая,
И дирижером – пьяная луна…
Небо низкое над Лаосом,
В небе россыпи близких звезд.
До тебя дойти очень просто,
Если в небе построить мост.
Зыбок мостик: дрожит, непрочен,
Неустойчив, как наш плетень,
Но тебя мне увидеть очень,
Очень хочется каждый день.
И когда он пройдет, измучен,
Я по звездам к тебе стремлюсь,
И свалиться с небесной кручи
Ну ни капельки не боюсь.
Я спешу через страны и годы,
Пока звездный мой путь не угас.
Где бы взять сапоги-скороходы,
Чтоб дойти до тебя хоть раз.
Меня любила женщина одна.
Любила бескорыстно и упрямо.
Так может полюбить всего одна
На свете женшина. И имя ее – мама.
Под лаской рук я кротким был,
как кот.
Я замирал рыбёшкою в затоне,
Когда волос моих ершистый шевиот
Касался нежный шелк ее ладоней.
Но в час, когда, расчувствовавшись
всласть,
Готов я был белугой разреветься,
Я отбирал у рук любимых власть
И догонял упрыгавшее сердце.
Порою я подчеркнуто был груб:
В словах – скупым, в поступках —
нелюдимым.
Ах, мамочка, ну до чего ж я глуп, —
Взъерошу поредевшие седины…
Я брат родной – озёрной синевы.
Взмолюсь на берегу: скажи, сестрица,
Ну перед кем мне голову склонить?
Ну как теперь за дерзость повиниться?..
Этот мир потерял красоту без тебя —
Он суров, необуздан и дик.
И твой сын, половину души загубя,
Стал ценить каждый шаг, каждый миг.
Задождило. Октябрь. Засыпающий лес.
Где же майские те соловьи?
Может, слезы твои
Льются прямо с небес,
Чтобы смыть прегрешенья мои…
Из динамиков крик: «Не прожить
без потерь». Всё замешано здесь на крови.
Что осталось теперь?
Полдуши, пол-любви.
И в руках – фотографии твои.
