Назло громам - [73]

— Да, — ответил Брайан. — Он так и сказал в отеле «Метрополь», когда мы впервые встретились с ним.

— Кха… кхм… да! То же самое говорил он и мне. Но было ли это возможно на самом деле? Афинские архонты! Неужели с тех пор, как Десмонд Ферье и Ева (в то время Ева Иден) поженились в 1943 году, он ни слова не слышал об этом?

Более того, Десмонд Ферье клятвенно заверил меня, что все эти годы они тщательно скрывали от сына этот факт. Он сказал «они» и особенно настаивал на этом, когда я попытался задать ему прямой вопрос. И при всем при этом отец неожиданно занял довольно странную позицию в отношении возможной женитьбы сына на Одри Пейдж. Может быть, он еще что-то скрывал, вызывая огонь на себя? О чем он действительно хотел предупредить Одри Пейдж?

Прошу вас внимательно отнестись к каждому слову, сказанному Десмондом Ферье. Попытайтесь интерпретировать их, отойдя от поверхностного, видимого значения. Филип Ферье, как все мы знаем, действительно очень полюбил мисс Пейдж. К тому же у нее есть деньги, так что она — то, что надо.

— Не заходите слишком далеко, — тихо попросила Одри. — Говоря о Филе, не заходите слишком далеко!

— Мне необходимо зайти даже немного дальше, — серьезно возразил доктор Фелл, — но сейчас я хотел бы обратить ваше внимание на инцидент, произошедший на глазах кое-кого из вас, а также упомянуть о возможности, возникшей у меня вскоре после приезда сюда.

В прошлом у Десмонда Ферье было много любовных связей, о которых известно всем. И вот теперь он был почти готов к тому, чтобы позволить обвинить себя в умысле завести интрижку с юной леди Одри Пейдж — девушкой значительно моложе его, что вполне свойственно человеческой натуре. И тогда я подумал, что на самом деле все могло происходить с точностью наоборот, то есть его красавица жена имела виды на своего пасынка, который, естественно, гораздо моложе ее.

И как теперь нам стало известно из многочисленных деталей признания самого Филипа Ферье, произошло именно это. Однако с такими характерами, как у этой женщины и этого молодого человека, все могло закончиться только трагедией.

Их связь началась примерно два года назад. Ева совершенно потеряла чувство реальности. Ей казалось, что в этом ладном, красивом и таком внешне очаровательном молодом человеке, но с большой внутренней твердостью, о которой, вероятно, подозревал только его отец, вновь возродилась ее «большая любовь» — юный летчик-истребитель, убитый на войне.

Филип ей подыгрывал, потому что, как часто бывает, это льстило его самолюбию. Однако вскоре ему все стало надоедать, и чем больше он скучал, тем настойчивее становилась она. В январе нынешнего, 1956 года Десмонд Ферье с женой ездили в Лондон; сын сопровождал их и встретился там с Одри Пейдж. Мне очень жаль, что приходится говорить об этом, — доктор взглянул на Одри, — и что это будет обсуждаться в суде.

Филип — очень тщеславный и самодовольный молодой человек. Если вы когда-нибудь замечали…

— Я заметил, — подтвердил Брайан, — но не очень обратил внимание на это мое внимание.

Доктор Фелл взглянул на него:

— Вы заметили это? Когда?

— В тот же четверг, когда Филип приехал за Одри, чтобы пойти с ней обедать. Манеры этого молодого человека выразились в четырех словах: «Кто это с тобой?» То, как он их произнес, сказало о нем многое. Он видел, что я стоял рядом с Одри; он даже не знал, кто я, но в тот момент это стало очень явным проявлением его натуры. Ну, довольно об этом, рассказывайте дальше о… о признании.

— Я могу продолжать, мисс Пейдж?

— Да! Да! Простите мои слова, — попросила Одри, не поднимая глаз от стола, — потому что я тоже должна кое в чем признаться.

— О… гхм! Итак, в январе прошлого года, — повторил доктор Фелл, — Филип Ферье встретил в Лондоне эту юную леди. Она ему очень понравилась. Он очень желал ее, и ему казалось, что она испытывает к нему те же чувства. Однако Филип находился в незавидной связи с женщиной старше себя, которая постоянно была рядом и безумно его любила. И он мгновенно нашел выход из трудного положения, как впоследствии признался начальнику полиции с воодушевлением, свойственным только настоящему потенциальному преступнику.

Ева, по-прежнему пребывавшая в мире грез и мечтаний, пыталась осмыслить происходящее. «Разве сможем мы когда-нибудь открыть нашу большую любовь? — говорила она нетерпеливому и доведенному до отчаяния молодому человеку. — Если даже мы решимся пожениться, что подумают люди? Сможем ли мы когда-нибудь сделать это?»

Это и спровоцировало его на действия. «Конечно сможем», — внушал он Еве и уверял, что на самом деле его абсолютно не интересует мисс Пейдж и что надо устроить все так, чтобы для всех стало совершенно очевидным, что ею интересуется его отец, и если отец отобьет у него девушку, то путь будет свободен. Отец женится на молодой девушке, а сын, наоборот, будет счастлив найти утешение в объятиях Евы.

Это стало основой интриги спектакля, в котором жили эти люди, и в котором умерла Ева Ферье. Она была прирожденной интриганкой, не видела в этом ничего странного. Ева была ослеплена, упивалась счастьем. Филип «делал вид», что проявляет интерес к Одри, и она даже «поощряла» его. В нужное время, когда они сбросят маски, Филип проявит свою истинную любовь к Еве.