Назидательные новеллы - [2]

— книгу, посмевшую соперничать с Гелиодором[4], если только за подобную дерзость ей не придется поплатиться головой, а еще раньше, т. е. в самом непродолжительном времени, выйдут подвиги Дон Кихота и шутки Санчо Пансы, за которым последуют Недели в саду.

Я много беру на себя при своих слабых силах, но кто властен наложить узду на мысли? Мне хочется еще обратить твое внимание на то обстоятельство, что если я дерзнул посвятить эти Новеллы великому графу Лемосскому, — значит, они заключают в себе какую-то тайную, возвышающую их силу.

Но довольно; да сохранит тебя господь, и да поможет он мне терпеливо снести все дурное, что будут говорить обо мне наши тонкие и привередливые критики.

Vale.

Посвящение

дону Педро Фернандесу де Кастро,

ГРАФУ ЛЕМОССКОМУ,

Андрадскому и Виляльбскому, маркизу Саррийскому, дворянину свиты его величества, вице-королю, губернатору и генерал-капитану королевства Неаполитанского, командору командорства Сарсийского ордена Алькантары.

Лица, посвящающие свои произведения какому-нибудь вельможе, почти неизменно впадают в две ошибки. Во-первых, в своем так называемом посвятительном письме, которому надлежит быть кратким, сжатым, отвечающим случаю и уместным, они — в увлечении искренности или лести — не в меру распространяются и приводят на память своему благодетелю не только подвиги его отцов и предков, но и деяния его родичей, друзей и покровителей. Во-вторых, они заявляют, что сочинение свое поручают его опеке и охране для того, чтобы недоброжелательные и злоречивые люди не смели его порочить и оскорблять.

Не желая повторять те же самые промахи, я обойду здесь молчанием величие и титулы древнего и королевского дома вашей светлости и неисчислимые ваши достоинства, как природные, так и благоприобретенные, предоставляя новейшим Фидиям и Лисиппам найти мрамор и бронзу, для того чтобы их запечатлеть и изваять и тем самым позволить им состязаться в вечности с временем.

Не стану я также умолять вашу светлость опекать мою книгу, ибо знаю, что если она окажется плохой, то хотя бы я поместил ее на крылья Гиппогрифа, Астольфа или под сень Геркулесовой палицы, все равно наши Зоилы, циники, Аретины и Берни[5] не преминут поточить языки ей в осуждение, отнюдь не стесняя себя уважением к лицам. Молю вашу светлость только об одном: обратить внимание, что я — не делая из этого никакого шума — посылаю вам двенадцать повестей таких достоинств, что, не будь они сработаны в мастерской моего собственного разума, они могли бы потягаться с самыми замечательными произведениями. Но каковы бы они ни были, они направляются к вам, а я остаюсь здесь, чрезвычайно довольный сознанием, что я хоть чем-нибудь могу выказать свое желание послужить вашей светлости, как своему истинному господину и благодетелю. Да сохранит вас господь и т. д.

Мадрид, четырнадцатого июля тысяча шестьсот тринадцатого года.[6]

Слуга вашей светлости

Мигель де Сервантес Сааведра.

Посвятительные стихи

Маркиз де Альканьисес [7] Мигелю Сервантесу

Когда, Сервантес, — в правде поучений

Высокой лиры, в стиле столь счастливом, —

Ваш острый смысл зовет читатель дивом

И отраженьем райских наслаждений;

Пусть он поймет, что пожелал Ваш гений

Восстановить искусством в мире лживом

Ту истину, что пламенным порывом

Стремится в высь незыблемых велений.

Творению венец свой величавый

Приносит время; в этой малой чаше

Все совершенства совместились щедро;

И благородный признак Вашей славы

В том, что ее перо стяжало Ваше

И громкое величье дона Педро[8].

Фернандо Бермудес-и-Каравахаль [9] ,

камерарий герцога Сесского, Мигелю Сервантесу

Вековечной славе предал

Гений свой трудом бесценным.

Лабиринтом несравненным,

Хитроумный оный Дедал;

Если б имя Ваше ведал

Крит, где вьется страшный ход,

Он бы Вам воздал почет,

Увидав двенадцать новых

Лабиринтов образцовых,

Хитроумнее, чем тот.

Если мир нас учит ясно,

Что разнообразье в нем —

Ключ всего, чем мы живем,

Что изящно и прекрасно;

Должен он хвалить всечасно

Дар Сервантеса живой,

Схожий с пестрою весной,

Чье разнообразье любит

Слава быстрая и трубит,

Что он каждый миг иной.

Дон Фернандо де Лоденья [10] Мигелю Сервантесу

Покиньте, Нимфы, стройные громады,

Из хрусталя воздвигнутые стены

Под легкой кровлей беспокойной пены,

Где редкостный коралл прельщает взгляды;

Дубрав никем не ведомых Дриады,

Оставьте лес, где мрак царит без смены;

И вы, о знаменитые Камены,

Покиньте струи, полные прохлады;

Несите все живую ветвь от древа,

В котором скрылась Дафна молодая,

Гонимая влюбленным Аполлоном;

Не будь от века стройным лавром дева,

Она б им ныне стала, обвивая

Чело Сервантеса венцом зеленым.

Хуан де Солис Мехия [11] ,

столичный дворянин, читателям

О ты, что эти повести читаешь!

Коль ты проник в их сокровенный разум,

То истина тебе сверкнет алмазом;

Под этой ризой ты ее узнаешь.

Сервантес, ты глубоко постигаешь

Сердца людские, если даришь разом

Приятное с пристойным и рассказом

Своим и души и тела питаешь.

Ты, нравственность, вознесена высоко;

Да, любомудрие, в такой одежде

Тебя хула и зависть не заденет.

А если ты и ныне одиноко,

То, значит, смертный род вовек, как прежде.

Твоей высокой силы не оценит.

Цыганочка

Похоже на то, что цыгане и цыганки родились на свете только для того, чтобы быть ворами: от воров они родятся, среди воров вырастают, воровскому ремеслу обучаются и под конец выходят опытными, на все ноги подкованными ворами, так что влечение к воровству и самые кражи суть как бы неотделимые от них признаки, исчезающие разве только со смертью.