Наживка для резидента - [6]

Обосновавшись четыре месяца назад на авиабазе ВКС, мы получили новые имена и звания. На погонах у меня теперь четыре звезды — целый капитан. Как ни странно, маленькие звездочки мне по душе — они вызывали ностальгию о далеких временах, когда я был молод, энергичен и горяч. Рад надел погоны прапорщика, что воспринял весьма кисло, потому что стал предметом шуточек — мол, все, что создано русским народом, принадлежит прапорщику. Остальные превратились в старлеев. Понижение в статусе особых неудобств не вызывало, зато позволяло затеряться среди бесчисленного количества таких же незаметных винтиков войны.

Мой преданный вид не размягчил суровое сердце образцового подполковника. Он, наоборот, распустил крылья от ощущения собственной значимости. М‑да, очередная дубина с головой, перфорированной статьями устава.

К дубам я отношусь терпимо и даже с долей уважения. Чем больше в армии дубов, тем крепче оборона. Для того чтобы цементировать сыпучую армейскую консистенцию, дубильные вещества просто необходимы. Какие латиноамериканские страсти, какие цветы могучего упрямства, какие драматические сюжеты только не взрастают на этой почве. Дуб в армии необходим. Так же, как и фрондеры, и нарушители дисциплины. Так что я ему подыгрываю, тем более что устав никуда не выкинешь. И нашу легенду я не имею права нарушать. Да и армия — это целый мир, местами смешной, местами зловещий, но в целом любимый мной — единственно возможная для меня среда существования.

Так что я подтянулся. Привел себя в порядок, перестал быть похожим на закрутевшего дембеля. И выдал:

— Виноват, товарищ подполковник.

— Доложите своему непосредственному командиру о замечании для получения взыскания.

— Есть.

— Кто ваш руководитель?

— Полковник Родченко из штаба. Подчиняюсь непосредственно ему.

— Я ему сам доложу.

Понятно, подполковник решил выслужиться. Продемонстрировать рвение. Жалко, не увижу продолжения. Зная Родченко, который терпеть не может, когда лезут в его епархию, выслужиться этому забавному субъекту вряд ли удастся. Зато матюгов, угроз и пророчеств о бесславной карьерной кончине он выслушает сполна. Я невольно улыбнулся.

— Вам смешно, товарищ капитан? — тут же отреагировал подполковник.

— Никак нет. Разрешите идти?

— Идите.

Настроение мое приподнялось. Все-таки в лицедействе, когда играешь чужую роль и находишь при этом зрителей, есть что-то донельзя притягательное. Недаром люди так стремятся в артисты. Ну а вся моя жизнь — балаган, и я в ней актер, а часто и режиссер.

Над головой загудело. На посадку заходило звено штурмовиков — отбомбились по очередным позициям боевиков, которых наша авиация перемолола многие тысячи, но конца и края им все не видно.

Мой путь лежал к авиаторам.

Два дня после завершения поисковых мероприятий мы собирали вещи, подбивали бабки, сдавали имущество — тысяча тыловых забот, которые за нас никто не сделает. Мы числились техническим подразделением, занимающимся непонятно чем — таких на базе немало из более чем тысячи человек личного состава.

Я прошел мимо дежурного, стоявшего у входа в двухэтажный серый бетонный корпус — логово летчиков. Мне нужно было выяснить насчет завтрашнего рейса на Чкаловский и проверить, включили ли нас в полетный лист. А то кто-то что-то забудет — и бегай потом. У летчиков такое часто бывает — когда Бог создавал дисциплину, авиация в воздухе была.

Тесный кабинетик на втором этаже был плотно заставлен сейфами и столами.

— Палыч, ты нас не забыл? — с ходу спросил я вялого, умудренного жизнью и пенсионными годами майора в технической авиационный форме, который сидел, сонно глядя куда-то перед собой, сжимая в руке молчащую эбонитовую трубку полевого телефона.

— О, здоровеньки. — Майор поднял глаза на меня и оживился. — Проблем с бортом нет. Но пока вас не вписал.

— Почему?

— Тебя Родченко хотел видеть, — майор тряхнул трубкой. — Только что звонил. Сказал, пока подождать.

Вот незадача! Что там еще за ситуация нарисовалась? Дай бог, если какие-то технические моменты. Но может быть и хуже.

— Так что дуй к нему, а потом звони — и я тебя включаю в полетный лист до Чкаловского. И твою братву.

Майор обеспечивал наши вылеты и прекрасно знал, в отличие от многих, кто мы и что собой представляем.

Я чертыхнулся. Вышел из домика. Поймал попутную «шишигу» — тентованный грузовик «ГАЗ‑66», доехал до штаба группировки.

Полковник Родченко, наш координатор, встретил меня как всегда дружелюбно. Строгий и резкий, к спецназу он относился как к родным, особенно с учетом нашей трудовой биографии, и готов был в лепешку ради нас расшибиться. Он не раз выручал нас очень по-крупному. Однажды для нашей эвакуации устроил масштабную войсковую операцию, вызвав дипломатический скандал. В общем, наш человек.

— В Москву собрался? — спросил он. Мы с ним давно уже были на «ты».

— Хотелось бы, — ответил я, думая, что сам не могу разобраться — стремлюсь ли я в столицу. Было у меня ощущение, что тут мы нужнее и много не доработали.

— Москва, блестят колокола, — протянул полковник. — Тебя тут гость столичный видеть хотел.

— Кто? — насторожился я.

— Увидишь. Он тебя ждет в «келье».