Найти и обезвредить - [11]

И вдруг поздним ноябрьским вечером 1920 года, когда члены рады за чаем продолжали разговор о создании Кубанского фронта, к ним ворвался полковник Лебедев и объявил тревожным голосом:

— Господа, собирайтесь! Перекоп пал…

— Куда? Каким образом? — растерянно спросил председатель рады Фендриков.

Лебедева передернуло, и он только показал рукой в окно, выходившее на улицу.

Там уже поднялась суматоха. Все, кто собирался бежать из Крыма, потянулись с узлами и чемоданами к морскому порту, где стояли на рейде французские и английские суда.

Французы подбирали остатки разбитого казачьего войска, членов рады, атаманов и всякого рода чиновников и свозили их на безлюдный, усеянный серыми камнями остров Лемнос в Эгейском море. Размещали там русскую эмиграцию в ноябрьскую стужу в палатках, насквозь продуваемых чужими ветрами.

Остров превращался в громадный лагерь, в котором верховодили все те же генералы и офицеры, надеявшиеся получать от французов жалованье по ранее занимаемым должностям. Союзники любезно советовали эмиграции сначала осмотреться, прийти в себя после таких потрясений, а потом снова собираться на Кубань… О жалованье разговоров не было.

Генерал Фостиков не мог ослушаться своих новых хозяев и сразу же энергично принялся формировать полки и батареи, назначал командиров, муштровал казаков. А теми, кто высказывал недовольство тяжелыми условиями, впадал в отчаяние, проявлял вольнодумство либо стремился удрать с острова, занялись контрразведка Лебедева и военно-полевой суд под председательством Косякина. И французы уже принуждали эмиграцию отработать тот голодный паек, на котором они ее держали.

…На Черноморское побережье Кавказа потянулись первые лазутчики, посланные из Константинополя и с Лемноса на Кубань.

20 мая 1920 года в кубанской областной газете «Красное знамя» появилось объявление:

«Кубано-Черноморская областная чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией, саботажем и преступлениями по должности доводит до всеобщего сведения граждан, что все… заявления необходимо направлять в Кубчека непременно за своей личной подписью, с указанием имени, отчества, фамилии, места жительства и места службы подателя. В противном случае все анонимные письма без подписи разбираться не будут».

Рабочий завода «Саломас» Матвей Чучмарь, боец 1-й Конной армии, недавно вернувшийся домой по ранению, прочитав это объявление, после недолгих размышлений написал заявление. Давно не приходилось ему садиться за стол и старательно выводить буквы непослушным карандашом, но тут случай был особый, и пришлось покорпеть над бумагой.

«…В нашем дворе, — писал он, — объявился новый жилец, по имени Яков, фамилию не знаю, не из казаков, скорее иногородний. Квартировал у Кондрата Нечеса, конторщика из пожарной команды.

Нечес говорит, что Яков его племяш, а по-моему, брешет. Кондрата я знаю давно, приходилось видеть и его брата Афанаса и сестру Дарью, живут они в станице Угодной, но о таковом Якове ни разу не слыхал. У них есть родня в Петрограде. Може, и племяш оттудова прибежал».

Далее в заявлении указывалось, что на руках у Якова имеется удостоверение особой комиссии по вопросам военнопленных и перебежчиков из белой армии, которое он показывал только Кондрату. И хотя такие комиссии существовали, этот момент больше всего и насторожил Чучмаря. В удостоверении было записано, что предъявителю Пуханову Якову Захаровичу после опроса его комиссией присваиваются все права гражданина РСФСР.

Все это вызвало у заявителя подозрения, о чем он за своей подписью и сообщал в Кубчероблотдел ГПУ.

Ознакомившись с заявлением, уполномоченный Андрей Крикун сразу сказал про себя: «Контра! Но — скрытая и вредная вдвойне».

В подобных случаях он в своих действиях строго руководствовался памяткой сотрудникам ЧК, которая рекомендовала:

«…не бей во все колокола, так как этим испортишь дело, а похвально будет, если ты их тихо накроешь с поличным, а затем — к позорному столбу».

Без лишних слов и суматохи Андрей тихо проверял заявление. Этот Яков Пуханов в короткое время успел уже поступить на службу в Красную Армию мотоциклистом автоброневого отряда и затем почему-то уволиться «по состоянию здоровья».

Уполномоченный Крикун отметил заметную торопливость Пуханова в оформлении увольнения, его подготовку к спешному отъезду, о котором мало кто знал. Медлить было нельзя. В тот самый момент, когда Пуханов на вокзале подошел к кассе и подал кассирше воинское требование на получение билета до Батума, Крикун взял его за локоть и предложил пройти вместе с ним, а кассиршу записал в свидетели.

Пуханова изобличали не только поддельные документы, изготовленные в Константинополе, но и найденные при обыске шпионские записи, а разработанная французской разведкой легенда его появления в Краснодаре под предлогом посещения родственников была шита белыми нитками.

— Заявление рабочего Матвея Чучмаря, — докладывал неторопливо Крикун начальнику отдела, — подтвердилось. Пуханов Яков Захарович, 1900 года рождения, уроженец Петрограда, из семьи чиновника, по профессии электротехник, арестован и уличен. На допросах немного покуражился, но потом сознался, что еще в 1918 году с отцом на пару бежали в Уфу, служили в армии Колчака в какой-то автокоманде. Затем из Сибири перебрался в Тифлис, поближе к Батуму, работал в авиационном отряде, а сам выискивал пути бегства за границу. Из отряда уволился, уехал в Батум, устроился там матросом на турецкую шхуну. Вместе с контрабандистами ушел на ней в Константинополь. Это была его мечта — бежать из Советской России. Он так и заявил на допросе. Вот какая нам контра попалась. Мечта!..