Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К° - [30]
Крикун внимательно прочитал показания Береснева и про себя остался доволен работой своих товарищей на сочинской даче и в Майкопе. Он тоже облегченно вздохнул — не только оттого, что обезвредил такого противника, но и потому, что разоружил его по всем направлениям.
14
В каюте французского теплохода, с визой в кармане на въезд во Францию, Гуляев перевел дух, но не мог освободиться от напряжения последних дней.
...Капитан Жоссе, резидент французской разведки в Константинополе, первый раз принял его настороженно. С трудом разобравшись, кто к нему пришел, он прекратил прием посетителей и, беседуя с Гуляевым, не сразу поверил, что перед ним посланец из России.
— Очень рад, месье, вашему приезду. Рассказывайте, что вы привезли, — сразу перешел к делу резидент.
— Ничего, кроме привета от месье Бабича. Важные обстоятельства вынудили не упускать подвернувшегося случая. И вот я здесь.
— Вы уже были у кого-нибудь?
— Да, у полковника Кретова, но Николай Петрович в отъезде, и мы договорились встретиться, когда он вернется. Полковник предложил мне посетить вас.
— Где вы остановились?
— В Галлате, отель Османа.
Жоссе порекомендовал переехать в «Континенталь», где номер в сутки стоит две лиры, а хозяин гостиницы француз. Гуляев согласился.
Его приезд для Жоссе был неожиданным. Тот не знал Гуляева и поэтому предложил встретиться после того, как обсудит свои дела с Погорским и Кретовым. Видимо, капитан надеялся получить у них информацию о посетителе, прежде чем вести с ним деловой разговор...
Вспоминая чаепитие у Василия Васильевича Смиренина, Гуляев невольно улыбнулся и подумал, что, как только вернется домой, начнет свой доклад с обеда у Жоссе. На этот раз капитан, радушно принимая его у себя дома, не пожалел ничего, чтобы завоевать гостя на свою сторону. А как сервирован был стол и какая черноглазая турчанка в легком воздушном одеянии, напоминающая былых невольниц гарема, подавала блюда! Она, как в сказке, молчаливо появлялась с подносом и, украдкой посмотрев на хозяина, тут же исчезала, не смея поднять глаза на гостя. Наверное, таков был наказ Жоссе, а может, хозяин рассчитывал заинтриговать гостя этой обстановкой.
Капитан предложил выпить по случаю приезда по рюмке «Мартеля». Потом они пили кофе по-турецки, курили пахучие турецкие сигары и вели неторопливую беседу, восседая на турецком, разумеется, диване.
Жоссе говорил о том, что приезжавший в Константинополь месье Бабич не совсем сговорчивый человек, больше имел дело с монархистами, чем с ним.
— Это вполне понятно, так как мы являемся представителями политической организации, поддерживающей связь с монархическим центром, — сказал Гуляев.
Жоссе, видимо, согласился с этим разъяснением, однако сказал, что монархисты обязались снабжать его разведывательной информацией из России, но он хотел бы ее получать сам, а не из рук Погорского. Об этом был разговор и с Бабичем. Гуляев теперь догадывался, почему Кретов настойчиво предлагал ему обязательно побывать у Жоссе.
— Эмигранты — народ особый, — сказал Гуляев. — Когда мне приходится с ними встречаться, я никак не могу понять, где я нахожусь. Как на другой планете. Они сами этого не замечают, а со стороны особенно видно, насколько они далеки от понимания действительности в Советской России. Чувство реальности покинуло их, вероятно, в тот момент, когда берега Крыма и Кавказа скрылись за бортом парохода, на котором они прибыли сюда. Мне уже не раз тут приходилось слышать, извините, бесконечно нудные споры о восстании против большевиков. Видимо, сам разговор на эту тему доставляет им удовольствие.
— У кого что болит, тот о том и говорит, вы что, не знаете? — улыбнулся Жоссе, довольный самим собой и своим знанием русского языка.
— Знаю. Ждать восстания — это же, по меньшей мере, несерьезно, даже наивно. Кто будет свергать сейчас большевиков в России? Рабочие? Нет. Крестьяне? Тоже нет. Они получили землю. Начинают объединяться в кооперативы. Белое движение разгромлено. А его последние представители бежали из России. Они здесь, — взглядом обвел богато убранную комнату Гуляев. — Кто же возглавит восстание в России? Вот я и приехал, чтобы разобраться в этом вопросе. Своими глазами увидеть и своими ушами услышать эмиграцию, чтобы рассказать об этом дома.
— Ваши рассуждения тоже однобоки, — заметил Жоссе.
— Думаю, что мне нужно быть с вами предельно объективным. Если я буду подстраиваться под чьи-то пожелания видеть все в розовом свете, то вы не получите объективной информации.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Я позволю себе в двух словах остановиться на таком излюбленном коньке эмиграции, как рассуждения о любви к родине, к России. Но Россию в России любит не меньше, чем в эмиграции. Почему-то эмиграции хотелось бы изобразить дело так, что только они, эмигранты, питают высокие чувства патриотизма. Это надуманное. Народ России остался в России. Народ — контроль патриотизма. Эмиграция за границей по сравнению с народом ничтожно мала. Ноль, ноль, ноль процента. Эмигранты любят повторять, что большевики все разрушают. Это слишком примитивное суждение. Большевики создают новое на месте старого, разрушенного. Другое дело, что их новое не всем нравится. Это большевики тоже знают. И они учитывают это в своей политике. Эмигранты, и прежде всего рядовые казаки, здесь ждут чуда. И живут этим чудом. Оно заключается в двух словах: «домой поедем». Но проходит время, а никто никуда не едет.
Предлагаемая читателю книга писателя Григория Василенко «Крик безмолвия» — повествование о солдатской войне, о работе в разведке и контрразведке в Германии и бывшем Кенигсберге, на Кубани, о встречах с «сильными» мира сего, о судьбе поколения, добывшего победу и возродившего страну из руин, о прошлом и сегодняшнем дне.«У вас хорошая честная проза и дай Вам Бог здоровья писать и писать», — так пишут автору читатели.Автор выражает признательность за помощь в издании книги администрации края и краевому комитету профсоюза работников автотранспорта.
Автор книги — участник Великой Отечественной войны, прошедший ратный путь от оборонительных рубежей Подмосковья до Эльбы В своих записках он дает яркие и правдивые картины фронтовых будней, портреты солдат и офицеров, отражает тот высокий патриотический накал, которым жили тогда советские люди.