Найти Элизабет - [2]

Вместе с ней из дома исчезает половина продуктов, и после этого она удивляется, почему мне снова нужно идти в магазин за покупками. Да и в любом случае у меня остается не так уж много радостей в жизни.

– У меня остается не так уж много радостей в жизни, – говорю я, приподнимаясь на стуле, чтобы мой голос был лучше слышен в кухне.

Обрывки блестящей фольги от шоколада засунуты за бока кресла и лежат на подушках. Я щелчком смахиваю их оттуда. Сейчас утро. Я знаю это потому, что лучи солнца уже легли на птичью кормушку в саду. Они ложатся туда по утрам и падают на сосну вечером. Мне придется прожить целый день, прежде чем солнечные лучи коснутся сосны.

В гостиную входит Карла и подбирает фольгу, лежащую у моих ног.

– Я не знала, что вы здесь, дорогая, – говорю я.

– Послушайте, я приготовила вам поесть, – отвечает она и щелкает резиновыми перчатками. – Тарелку я поставила в холодильник и прилепила к ней записку. Сейчас без двадцати десять, так что попытайтесь ничего не брать в рот до двенадцати, договорились?

Карла говорит так, будто я проглатываю все сразу, как только за ней закрывается дверь.

– А яйца? Их мне хватит? – спрашиваю я, неожиданно ощутив голод.

– Даже более чем, – отвечает Карла и бросает на стол папку-скоросшиватель. – Я ухожу. Хелен придет позже. Понятно? До свидания.

Входная дверь захлопывается, и я слышу, как Карла запирает ее за собой. Запирает меня в доме. Я наблюдаю в окно, как она идет по дорожке. На ней пальто с капюшоном. Капюшон оторочен мехом. Жительница Стадленда в волчьей шкуре.

В детстве я радовалась, когда оставалась дома одна. Я могла есть то, что лежало в кладовой, наряжаться в любимую одежду, заводить граммофон и лежать на полу. Теперь же я с удовольствием оставалась бы в доме вместе с кем-нибудь. Свет включен, и кухня, когда я вхожу в нее, кажется пустой театральной сценой. Мне нужно переставить по-своему чашки в шкафу и проверить, что Карла приготовила мне на обед. Я отчасти жду, что кто-то придет, – например, мама с покупками. Или отец, причем в руках у него будет сверток с рыбой и картошкой. Жду, когда они скажут что-то высокопарное, как в старой театральной пьесе. Отец обычно говорил: «Твоя сестра ушла от нас», и я ожидала барабанную дробь или высокий звук трубы. Мама подхватывала: «И никогда не вернется», и мы смотрим друг на друга, ожидая благодарных взглядов зрителей.

Я достаю из холодильника тарелку, гадая, что же для меня приготовила Карла. К тарелке прилеплена записка. «Ланч для Мод. Съесть после 12 часов дня». Снимаю пищевую пленку. Это сэндвич с сыром и помидором.

Съедаю его и возвращаюсь в гостиную. Здесь так тихо, и мои часы, словно боясь чего-то, тикают еле слышно. Зато они показывают время, и я наблюдаю за тем, как медленно передвигаются стрелки. Мне надо чем-то занять себя, и в какой-то момент я включаю телевизор. Показывают одну из так называемых диванных программ. Две женщины на одном диване наклоняются к третьей, находящейся напротив. Они улыбаются и качают головами, и в конечном итоге та, что сидит одна, начинает плакать. Я никак не могу понять, что тут к чему. После этого начинается другая программа, в ней показывают, как люди пробегают через различные дома в поисках вещей, которые можно продать. Тех самых уродливых вещей, но они, как ни странно, стоят целое состояние.

Несколько лет назад я бы удивилась самой себе – это же надо: смотреть телевизор днем! Но что еще мне теперь делать? Иногда я читаю книги, но в сюжетах романов больше не вижу никакого смысла, да и не запоминаю то место, на котором остановилась. Поэтому я могу сварить себе яйцо. И посмотреть телевизор. После чего мне останется лишь ждать – Карлу, Хелен, Элизабет.

Элизабет – единственная оставшаяся у меня подруга. Все остальные сидят по домам или давно уже в могиле. Она поклонница этих самых передач о поисках и продаже вещей. Она надеется когда-нибудь отыскать клад. Она покупает разные жуткие тарелки и вазы в магазинах, где выручка идет на благотворительные цели. Кроме того, она скрещивает на удачу пальцы.

Иногда и я покупаю кое-какие вещи – в основном отдельные предметы вычурной фарфоровой посуды. Для меня это что-то вроде игры – кто из нас сумеет найти в «Оксфаме» самый уродливый образец керамики. Это довольно по-детски, но недавно я поняла, что проводить время с Элизабет и веселиться вместе с ней – это единственное приятное для меня занятие.

У меня в голове мелькает мысль о том, что мне нужно вспомнить что-то важное, что имеет отношение к Элизабет. Возможно, она хотела, чтобы я что-то ей принесла. Вареное яйцо или шоколад. Сын держит ее на голодном пайке. Он даже для себя никогда не покупает новых бритвенных лезвий. Элизабет утверждает, что у него от бритья всегда воспалена кожа и она боится, что он когда-нибудь перережет себе горло. Иногда мне хочется, чтобы так и произошло. Скупердяй. Если бы я не приносила ей кое-что из еды, она давно умерла бы с голоду. У меня тут есть записка, в ней сказано, чтобы я не выходила из дома; правда, я не понимаю почему. Ведь не будет ничего плохого в том, если я пройдусь до магазина.