Найти человека - [59]
— Вот она, война, — невольно прошептала я.
— В том-то и дело, — кивнул головой Кольцов.
Через четыре года, когда я входила в наши госпитали или встречала эшелоны раненых, я снова повторяла про себя: «Вот она, война».
А теперь мне кажется, что для более полного представления о войне я должна была еще и окунуться в поиски.
Пришло еще одно радостное письмо от Николая Заводчикова.
Впрочем, последние письма всегда бывают радостными, если поиск закончился успешно.
Между первым, печальным, письмом и последним, радостным, в сущности, и заключается весь путь розыска.
Для меня эти письма часто и впрямь бывают последними, потому что я далеко не всегда знаю, как складывается потом жизнь тех, с кем меня свели поиски. С последними радостными письмами они уходят от меня. Они уходят, но они остаются в памяти…
А вслед за последним письмом вновь приходит чье-то первое, печальное, с которого начинается новый поиск.
Сегодня, седьмого апреля тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, я могу записать число 330.
За три с половиной года соединено 330 семейств, разлученных войной. Матери и дети, сестры и братья больше четверти века ждали минуты, когда они увидят друг друга. 330 таких встреч… Нет, встреч гораздо больше: ведь иногда находят сразу четверых братьев или двух сестер. Но если представить себе, сколько матерей еще не нашли своих детей, то трехзначное число 330 сразу становится маленьким.
НЕПРЕДВИДЕННОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ
Телеграмма: «Бельцы — Москва
Прочла в журнале «Знамя» вашу повесть «Найти человека». Мать Королева ищет свою дочь Шуру с клеймом на руке у меня есть это клеймо на левой руке но первая цифра не совсем ясна остальные четыре сходятся. Имя мое Шура фамилии своей не знала очень прошу сообщите что делать сил нет ждать.
А. Смышникова»
Неужели Шура Королева все-таки нашлась? Первый поиск был неудачным, привел к ошибке, и казалось, надеяться не на что (смотрите страницу 110).
Я перечитала телеграмму. Надо сообщить матери, ведь четыре цифры сходятся. Но первая-то не ясна! Нет, наученная прошлой неудачей, я и Шуре не решалась дать адрес Анастасии Ивановны Королевой. Нужны были дополнительные доказательства, и я стала расспрашивать Шуру по телефону: что она помнит об Освенциме? Увы, она забыла все, никаких воспоминаний! А как они были бы важны теперь! Но она помнила себя только с той поры, как попала к своим приемным родителям, взявшим ее из детского дома в Бельцах, С трудом удалось уговорить Шуру подождать еще день-два. Я знала, что Анастасия Ивановна была в Освенциме с тремя дочерьми, одна из них там погибла, другую мать ищет все эти годы, а старшая, Люда, нашлась после войны. Ее-то я и вызвала на переговорную Витебска.
— Это наша, наша девочка! — закричала Люда в трубку, как только я стала говорить о первой, неясной цифре на руке. — Мама помнит, что когда Шурочке выжигали номер, то она вырывала ручку, и одна из цифр получилась неясно.
Тут мои сомнения почти отпали, и мы уговорились — Люда осторожно подготовит мать к встрече о новой Шурой. Вот как «осторожно» Люда это сделала: «Когда я прибежала с телеграфа и рассказала матери весь наш разговор, ей стало плохо, мы ей и капли валерьяновые, и воды, а она голосит, как по покойнику, дрожит вся».
Люда прислала мне фотографию: худые, угрюмые дети лет трех — пяти выходят из-за колючей проволоки в момент освобождения Освенцима. Они еще не понимают, что пришел конец их страданиям, смотрят недоверчиво, исподлобья. Впереди отмечена крестиком черноглазая, насупившаяся маленькая Шура. Как попал зтот снимок к Анастасии Ивановне? Случилось так, что через несколько лет после войны мать увидела кинохронику «Освобождение Освенцима» и узнала на экране свою дочь.
Люда просила: фотографию верните, может быть, все-таки это не Шурочка наша и карточка нужна будет для дальнейших поисков.
Стало быть; у нее еще не было полной уверенности в том, что найдена настоящая Шура. Только личное свидание, живая встреча матери и дочери могла прояснить все до конца. Боюсь, что в последующие дни телефонные линии Москва — Бельцы — Витебск были перегружены. В течение одного вечера сестры несколько раз перезванивались, но они не столько говорили, сколько плакали в телефон. Поэтому я тоже соединялась с каждой из них по два-три раза, чтобы они могли договориться хоть через меня, как через переводчика.
Удивительно, до чего у сестер похожи голоса, интонации. Хотя они друг друга не видели и Шура даже не знала, что у нее есть сестра, они совершенно одинаково восклицали: «Ой, не могу!», «Ой, не могу!»
И вот Анастасия Ивановна с Людмилой сели в поезд и поехали в Бельцы. Нетерпение их было так велико, что в Кишиневе они пересели в такси. А у меня уже возникла повая тревога: как обернется на этот раз сложная проблема усыновленных? Ведь Шура искренне привязана к своим приемным родителям: «Никогда я папе и маме не задавала вопросов, родная ли я им. Но когда я поступила на работу, моя мама мне рассказала обо. всем и посоветовала искать родную мать… А теперь я не знала, как сообщить эту новость родителям… Папа стал очень плакать и мама тоже. Я их уговариваю, что между нами все останется по-прежнему».
