Найти человека - [44]

Небольшого роста, в длинной шубе, в меховой шапке, надвинутой на лоб, с заиндевевшими бровями и усами, с окладистой бородой, он неторопливо шел мне навстречу. Показался он мне дедом-морозом, неизвестно откуда появившимся среди городских прохожих.

И вот мы в одном из цехов завода, где особенно много подростков, живых, подвижных. Так и кажется, что они вот-вот затеют веселую возню.

Павел Петрович говорит негромко:

— Работают, не щадя себя. Устают.

И показывает глазами на одну из учениц у станка. Еще по дороге он рассказал мне, что у нее заболели руки и сменный мастер предложил ей перейти на более легкую работу. А четырнадцатилетняя Груня чуть не расплакалась.

Я удивилась, когда Павел Петрович, без тени улыбки, назвал паренька лет тринадцати Алексеем Ивановичем. Оказалось, что Бажов, узнав о мальчике, перевыполнявшем норму, стал величать его по отчеству.

Теперь-то мы привыкли, что на заводах ребят, которые хорошо работают, зовут Сергеевичами, Петровичами. Но впервые такое уважительное обращение к подростку я услышала из уст Бажова и уверена, что пошло это с его легкой руки.

_____

Вот у меня уже появился «последний в очереди». Он пишет: «Поставьте меня в конец, пусть я буду последним на объявление розыска… я ведь понимаю, что другим много труднее, чем мне…»

Как бы я хотела, чтобы он был действительно последним, чтобы поиски завершились и всех, кого можно найти, были бы найдены. Но пока об этом могу только мечтать.

_____

Странное дело, — название передачи «Найти человека» оказалось гораздо более емким, чем я себе представляла.

Вначале оно звучало для меня как чисто деловое, объясняющее цель передачи — найти определенного человека, потерянного родными во время войны. Но когда почта и не приносит конкретных «находок», они все-таки есть. Сколько хороших людей нахожу я, открываю для себя. В одном из писем прочла:

«По вашему совету, написала все, что помню, Ивановой В.Ф., которая ищет дочь, и послала свою фотокарточку. Она ответила, что как ни жаль, но я ей не дочь…

…Иванова В. Ф. приглашает меня к себе и советует мне поискать родных в Ленинграде».

Никогда я не видела Иванову В. Ф., но уверена, что еще один хороший человек живет на ленинградской земле…

_____

Как только немцы вошли в деревню, шестнадцатилетняя Нюра Рюмина сказала бабушке и младшему брату (которого она теперь разыскивает):

— При фашистах не останусь, так и знайте. Уйду к партизанам.

Письмо ее долго не выходило у меня из головы не только потому, что она с необычайной наблюдательностью описала и зимний лес, по которому когда-то пробиралась ночью, совсем одна, и жизнь партизанского отряда, полную опасности. Меня поразил сильный характер Нюры. Она во что бы то ни стало хотела быть разведчицей и день за днем настойчиво добивалась своего.

Ее письмо я прочла одному из моих друзей. Он сказал:

— Замечательная дивчина была. И все тут правда, я-то знаю, воевал в тех местах.

Тогда мне захотелось прочесть ее письмо совсем молодым, нынешним шестнадцатилетним, и посмотреть, как они его воспримут.

Два моих соседа, десятиклассники, выслушали рассказ бывшей разведчицы внимательно, заинтересованно, но их волнения я не ощутила.

«Суховатые парни», — решила я. Но тут же вспомнила студентку-первокурсницу, которая в ответ на упрек матери, что она выросла сухой, безразличной, сказала:

— Не все переживания надо обязательно обсуждать вслух, можно что-то оставить и для себя.

Я все ждала, вернутся ли мои десятиклассники к письму бывшей партизанки. Нет, разговор перешел на другую тему.

Видимо, они тоже что-то оставили для себя.

ДЕСЯТАЯ ИСТОРИЯ В ПИСЬМАХ

Из письма Владимира Анатольевича Лисецкого

«…Помогите, пожалуйста, в моих розысках, так как я уже отчаялся, что когда-нибудь смогу хоть что-нибудь узнать о своих родных. У меня сохранилась метрика № 204 825, выданная Будаевским бюро загса в том, что первого апреля 1936 года у Лисецкого Анатолия Петровича и Сушкевич Оксаны Давыдовны родился сын Владимир. На обратной стороне метрики есть интересные пометки: в одном углу круглая печать: «Профспiлка робiтникiв МТС — Робiтком Киiвськоi МТС». Печать эта под резолюцией: «Бух. Оплатите на кормление двадцать руб. и уход тридцать два руб., всего пятьдесят два рубля. 2.5.36 г.» И другая подпись: «Выдан ордер на 50… (непонятный значок) и заверена прямоугольным штампом… Завком «Лен-кузня».

Разыскал я бывшую Будаевку (ныне г. Боярка, под Киевом) и послал туда запрос. Ответили, что архивы нз сохранились, фамилии Лисецкий в городе нет, а Суш-кевич живут, но моей матери Оксаны Давыдовны никто не помнит.

В архивах Киевского завода «Ленкузня» будто бы, как мне сообщили одни знакомые, сохранились какие-то данные, что моя мать работала там перед войной несколько месяцев уборщицей.

Родителей я не помню совершенно, хотя по метрике мне было лет пять, когда началась война… Помню, мы жили с детским садиком на даче под Киевом, в Буге. Помню гул самолетов утром в воскресенье двадцать второго июня, я еще подумал, что это гудят тракторы. Помню, как детсадик эвакуировали — старшие дети шли пешком по песчаной дороге, к станции, через лес. Малышей везли на подводе. Затем нас погрузили в поезд, в нем было всего два пассажирских вагона, затем была платформа с зениткой, и дальше шли товарные вагоны. Мы поехали, но вскоре началась бомбежка, поезд остановился, и нас всех потащили в лес. Когда вернулись в поезд, то оказалось, что уцелели только два пассажирских вагона. Вместе с нами ехали ребятишки из другого, Чернобыльского детсадика. Это я хорошо запомнил еще и потому, что очень сдружился с мальчиком из Чернобыля, с Колей Казимиренко. С ним мы не расстаемся до сих пор — вместе были в спецдоме во Львове после возвращения из эвакуации. Затем вместе учились в Ужгороде, в ремесленном училище, одновременно ушли в армию.