Найди свое счастье - [15]

— Хорошо. — Он встал, в последний раз ополоснул машину и отпустил рыжачок шланга. — Сначала мне придется привести себя в порядок. — Он был в одних полинявших шортах, запятнанных маслом и мокрых от брызг.

Она кивнула.

— Где встретимся?

— Я подожду, если не возражаешь.

Мысленно он увидел ее в своих скромных апартаментах удобно расположившейся на диване, рассматривающей его вещи. Слишком привлекательная картина, показалось ему, такого нельзя допускать. Ни к чему, чтобы его одинокая обитель заполнилась воспоминаниями о прошлом. И все же, отключив воду и сложив шланг под краном, он неохотно пригласил гостью за собой.

В квартире было прохладно и сумрачно. Алюминиевые жалюзи на широком окне гостиной были повернуты под таким углом, чтобы снаружи никто не мог заглянуть. Сжимая ключи от машины в руке, Дорис прошла на середину комнаты и неуверенно обернулась. Гостиная и кухня блестели той чистотой, которой она не могла добиться в своем доме. Единственная вещь, лежавшая не на месте, — воскресная газета, листы которой были разбросаны по кофейному столику и дивану. Разумеется, нечего даже и сравнивать этот безукоризненный, просто идеальный порядок с кавардаком в ее доме. Хозяин ведь не жил с девятилетним ребенком.

Хотя и это не исключено, если она расскажет ему все. Он, конечно, может настоять на совместном воспитании их дочери и половину времени жить с ней здесь. Больше того, он может потребовать полной опеки над ней в качестве компенсации за девять потерянных лет. И она не могла бы его винить, если бы он этого пожелал. Но, да упаси ее Бог, как ей-то жить без дочери?

— Я приму душ, — объявил он от двери. — Устраивайся поудобнее.

Гостья кивнула. Хозяин прошел через гостиную в спальню, а она так и не сдвинулась с места. Какое там удобство, когда ей предстоит познакомить его с их дочерью и все еще приходится лгать?

Она постаралась сосредоточить свое внимание снова на комнате. До прихода все представлялось иначе. Поскольку он холостяк и аккуратист, ей казалось, что квартира окажется стерильной и чисто функциональной. Но никак не приятной, уютной. А кругом мягкие креповые, бледно-зеленые и голубые пятна. На приставных столиках стояли растения. На стенах висели декоративные тарелки и картины, наверное, даже оригиналы, в большинстве своем в японском стиле. Справа от телевизора и стереомагнитофона — стеллаж, полный футляров для бобин с аккуратными наклейками. В углу — заставленный книгами шкаф с восточными статуэтками на верхней полке.

Небольшой столик использовался для фотографий. Сначала Дорис проигнорировала их, но смотревшие с них лица заставили пересечь комнату и вглядеться. В основном старые снимки. Пара черно-белых фотографий мужчины, сильно похожего на Теда. Его отец? Дед Кэтрин? Три карточки Теда с Грегом. Две были сделаны до того, как они приехали в военный лагерь, а на третьей они были сняты на фоне знакомого ей здания — последней казармы, в которой размещалась их рота. Она видела несколько похожих фотографий. На одном из снимков были изображены развалины: остатки стен тут и там, изогнутые стальные балки, гигантский кратер, наполненный кирпичом, кусками бетона и бытовыми вещами — скамьями, столами, обрывками одежды. Дорис передернуло от этой картины, заставившей перевести взгляд на портрет друзей. Двое мужчин в ее жизни, вздохнула она. Вот этого любила всем сердцем, но всего лишь как лучшего друга, а не как мужа. А вот этого…

Ее чувства к Теду настолько запутаны. Он сокрушил ее маленький идеальный мирок. Жизнь наивной девочки была спланирована на годы вперед — ее и Грега родителями. В ней не было места для неожиданно сильного, темноглазого мужчины.

Она любила одного, но опасно близко подошла к тому, чтобы влюбиться в другого. Тед возбуждал ее так, как это не удавалось Грегу, — гипнотизировал, очаровывал, пугал. Она и хотела его — О, Боже, как хотела! — и боялась. Он был не таким как все, а слишком серьезным, замкнутым, одиноким. Грег был открытым, надежным, уютным, а Тед — полной противоположностью.

Он всегда оставался загадкой.

В конце концов она выбрала надежность и определенность, хотя судьба распорядилась по-своему совсем скоро.

А ведь ее грызли сомнения, мучали укоры совести, когда она оказалась в церкви в спешно купленном свадебном наряде, когда дело было сделано. Все родственники думали, что она плачет от счастья, поскольку добилась осуществления мечты всей своей жизни и стала миссис Тейлор. И Дорис позволила им думать так, никому и не сказав, что плакала по другому человеку.

Дрожащей рукой она вернула фотокарточку на место и взяла еще одну — портрет незнакомой девушки. Школьный снимок. Столь же неестественная поза, в которой когда-то была запечатлена и она сама. Но Дорис улыбалась на своей фотографии, а эта девушка держалась напряженно и выглядела грустной. У нее были длинные прямые волосы, темно-каштановые, разделенные пробором посередине. Слишком много косметики, и глаза без всякой надежды, но все же симпатичная.

Кто она — родственница, сестра? Тед никогда не упоминал о родственниках. Насколько она знала, у него не осталось никого из семьи, и он не мог предложить Кэтрин деда и бабушку, тетушек или дядюшек. Он был один как перст… Но и его одного достаточно. Большего ей и не нужно.