Найдется добрая душа - [66]

И тут я задумался: такой прогресс у человечества в машинах, в технике, а там, в Иране, к примеру, что собственно? Жизнь у бедного класса, как у первобытных людей. Даже хуже. Потому что у одних есть все, у других ничего. И мы бы, русские, не далеко от них ушли, если бы в семнадцатом году буржуазную власть не скинули. Отсюда какой для меня вытекает вывод? Куда я должен направлять свою жизнь и свои силы? Вступил я в партию в сорок девятом году. Приняли, надо сказать, единогласно.

А через некоторое время поехал учиться на курсы горных мастеров. Окончил я эти курсы и в цех уже не вернулся. Поставили диспетчером транспорта, в самой шахте. То есть под землей. Работал бы я там, может, до сих пор. Но не смог по состоянию здоровья. У меня ревматизм был, плохо с ногами стало. Хожу с палочкой, как старый дед. Перевели меня наверх, начальником погрузки. Ноги стали в норму приходить. И проработал этим начальником до сентября пятьдесят третьего года. Она, эта гражданка, на которой я, между прочим, женился, тоже на шахте работала. Двое ребятишек народилось у нас. Померли. Старший уж в третий класс бы ходил… — Сухомлинов помолчал, вздохнул: — Нет, не повезло нашим ребятишкам! Эти двое — уже новые, на новых местах появились. Растут…

В пятьдесят третьем году вышли в свет решения сентябрьского Пленума ЦК. Согласно этим решениям специалистам из городов предлагали поехать в сельскую местность. Будучи там, на шахте номер три членом партбюро, решил я добровольно, как призывает партия, поехать в село вместе с семьей. И подал заявление, чтобы послали. По решению горкома партии я был направлен в Балаганский район, в Малышевскую МТС на должность механика.

Ну, что там в эмтээсе? Трудно было, прямо скажу. Я хоть и механиком работал, и журналы читал, но оказался не в курсе дела. Я по электрике понимаю, по машинам, которые в цехе. А надо было тракторами заниматься. Значит, опять — давай, Сухомлинов, учись на ходу. Одновременно избрали председателем рабочкома. Так что работы было навалом. Я приехал туда первым из специалистов, которые по штату положены. И сразу столкнулся с непривычными явлениями. Трудовая дисциплина была крайне слаба. Они — комбайнеры, трактористы — считались колхозниками. Захотел — вышел на работу, захотел — нет. А Пленум сентябрьский изменил всю структуру эмтээсовского производства. И положение людей, конечно, тоже изменилось. С них стали требовать, как с рабочих. Как положено на производстве. А отношение к делу осталось у них прежнее. Хочу — работаю, хочу — нет. Надо было приучать их к трудовой дисциплине. И самим показывать пример.

— На всех нас смотрели, как на баламутов, — подала голос жена Сухомлинова. — Вам, пеняют, не живется по-человечески, сюда приехали. И нам спокойно жить не даете. Пойдешь с деньгами купить молока детям — никто не продаст. Комнату какую дали? Все сами ладили.

— Что комната? — перебил Сухомлинов. — Я вот скажу, что с техникой происходило, до какого положения довели. Все машины старые. А разобраться, так половины машин и вовсе нет. Отсутствуют. Их растащили на части. Даже корпуса не найдешь, не только вала или шестерни. А они на балансе числятся. Положение, прямо скажу, критическое. Даже не знаю, как бы мы выкрутились. Но тут государство позаботилось, стала поступать новая техника. И в большом количестве. Они, местные, думали что? Так, мол, приезжие болтают, газеты пишут, радио говорит, а на факте ничего нету. А сейчас видят: забота небывалая! Семь тракторов и три комбайна в один день получили. Это выглядело прекрасно. Настроение у всех поднялось. И все же около пятидесяти гектаров хлеба осталось под снегом. Не успели убрать.

Потом приехало много специалистов. Директора поставили нового. Молодой, энергичный. Со специальным образованием. Ввели мы поточно-узловой метод ремонта. И в поле выехали в пятьдесят четвертом году не так, как выезжали раньше. Вся техника отремонтирована и — более-менее качественно. А за этот год и за пятьдесят пятый еще парк обновился почти полностью. Из двадцати восьми колесных тракторов не осталось ни одного. То есть они остались, но где? На мельнице, на пилораме, чтобы крутить туда-сюда…

Со скотом положение было тоже бедственное. Коровы подыхали, особенно молочный скот. Кормов не хватало. Тут, согласно постановлению ЦК, стали силосные башни строить, закладывать силос в ямы. Доярок на фермах закрепили. Дополнительную натуроплату им положили. И результаты сказались. Сейчас этих доярок не выгонишь с фермы палкой. А на трудодень в том году, пятьдесят четвертом, дали не двести граммов и не шестьсот, как они в лучшие времена получали. По три килограмма шестьсот граммов выдали. Это совсем подняло дух у людей. Все видят: значительные перемены к лучшему.

И у меня произошла временная перемена в моей жизни. Командировали меня на курсы радиотехников в Иркутск. Брали на эти курсы с подготовкой не ниже двух лет самостоятельной работы на радиостанции. Ну, а у меня стаж-то большой, как говорят в Иране, слава аллаху. Закончил курсы, получил корочки. Диплом, если по-культурному сказать. Теперь я стал считаться техником без дураков, по всей полной форме. И в пятьдесят пятом году начал работать техником радиостанции.