Найдется добрая душа - [39]

— Значит, условились, — Золотников встал. — Да, кстати: как добираться к вам в Заречье? Ведь это не близко, а мне к девяти надо успеть в телестудию. У вас есть транспорт?

Александр Георгиевич вспомнил заманчивый плакат на площади, предложил неуверенно:

— Может быть, заказать такси?

— Разумеется, это было бы удобнее всего.

Они попрощались, и Александр Георгиевич ушел.

3

Вечером четырнадцатого апреля Александр Георгиевич заехал за артистом. Золотников сел рядом с шофером, и они поехали в Заречье. Счетчик, постукивая как часовой маятник, равнодушно отсчитывал километры, и Александр Георгиевич из-за плеча Золотникова с тревогой видел, как в белой щелочке, сменяясь, выскакивали черные цифры — двадцать копеек, тридцать, шестьдесят…

В бухгалтерии Александру Георгиевичу удалось выхлопотать только часть денег. Пять рублей обещала дать взаимообразно Зинаида Максимовна. И, хотя всего этого было еще мало, Александр Георгиевич успокоился: он знал, где взять остальные.

Когда подъехали к библиотеке, погода прояснилась. Вершину старого тополя золотило вечернее солнце, а у скворечни весело чирикал прижившийся тут воробей.

— Значит, вы вернетесь через два часа, — сказал Золотников шоферу. — Только не подведите, прошу.

Шофер согласно кивнул и заверил, что приедет вовремя.

— Уютная у вас библиотека, — задумчиво произнес Золотников, разглядывая резьбу на фасаде, крашеные голубые ставни, крыльцо, над которым, запутавшись в проводах, висел бумажный змей. — И, знаете, снаружи она очень похожа на один сельский клубик. Да… Его теперь нет в живых.

Александр Георгиевич заметил, что глаза у Золотникова стали такими же теплыми и мягкими, как в ту минуту, когда он рассматривал студенческую фотографию. Но, занятый в последние дни сколачиванием суммы «для компенсации», Александр Георгиевич ожесточился против артиста и решил, что и на этот раз тому вздумалось разыгрывать какие-то свои роли. Откуда ему было знать, что вот в таком же доме, самом хорошем доме в далеком забайкальском селе, лет тридцать назад, теперешний артист и лауреат, а тогда — просто Петяша, сыграл на маленькой клубной сцене свою первую роль…

Проходя по коридору мимо афиши, где броскими золотыми буквами была написана фамилия артиста, оба на миг задержались. Золотников, погруженный в неожиданные воспоминания и привыкший видеть напечатанным свое имя, равнодушно скользнул по афише глазами. Александр Георгиевич, уже не в первый раз, афишу прочитал до конца и, хотя фамилии его там не было, а просто сообщалось: «Доклад», почувствовал, что волнуется.

— Кстати, кто докладчик? — спросил Золотников.

Александр Георгиевич ответил.

— О-о, — приятно! — Золотников поклонился на ходу. — Так надо было написать, что докладчик вы!

— Да, конечно, — смутился Александр Георгиевич, — но у меня, видите ли, фамилия такая звучная Кван-те-ли-они. Могут подумать: приехал откуда-нибудь издалека. И вообще…

— Со мной в Харькове один сезон играл некто Квантелиони. Не родственник ваш?

— Нет, нет, что вы! — запротестовал Александр Георгиевич, словно его обвинили в чем-то.

Артист усмехнулся.

Они вошли в читальный зал. Там уже собралось много народу, и читатели-активисты из студентов горного института и десятиклассников помогали Зинаиде Максимовне расставлять стулья.

Тут же суетился Глеб Иваницын, одетый в новую куртку с блестящими молниями. Он расставлял стулья, помогал девушкам из библиотечного техникума прибивать стенную газету, давал советы, как ровно повесить портрет Маяковского. Нарушитель был подозрительно активен, но Александр Георгиевич об этом сразу же забыл.

Тихий шепот прошел по рядам, когда увидели Золотникова.

— Артист приехал, артист…

Золотников остановился, оглядел зал.

— И внутри похоже, — сказал он все тем же вкрадчивым голосом, — вон даже штукатурка отбита.

Александра Георгиевича взяла досада: портрет Лермонтова не перевесили — и вот, пожалуйста, посторонние замечают непорядок.

Зинаида Максимовна, нарядная, надушенная, торопливо поправила кудряшки и, улыбаясь, провела их в небольшую комнату — кабинет Александра Георгиевича.

Золотников снял шляпу, пальто, шарф, попросил стихи Маяковского и, если можно, то стакан теплого сладкого чаю — у него что-то неладно с горлом. Книгу достали тотчас, а с чаем вышла заминка, и все почувствовали себя неловко. Без чая, наверно, ему трудно выступать, а никто из них, даже всезнающая Зинаида Максимовна, этого не предусмотрел.

За чаем в комнату Александра Георгиевича послали старушку уборщицу. Вернувшись, она осторожно поставила перед артистом стакан крепко заваренного чая и сахар в стеклянной банке из-под баклажанной икры.

Громким шепотом Зинаида Максимовна сказала Александру Георгиевичу:

— Деньги я принесла, — и похлопала по своей сумочке.

— Ш-ш… — Александр Георгиевич настороженно взглянул на артиста.

Тот читал, углубившись в книгу, отпивая чай маленькими глотками. Но Александру Георгиевичу показалось, что Золотников, привыкший к шепоту суфлера, все расслышал и догадался, о каких деньгах шла речь.

Нетерпеливые аплодисменты раздались в зале. Зинаида Максимовна, отогнув манжет кофточки, посмотрела на часы.