Найдется добрая душа - [36]

— Окрутила молодца, окрутила…

— Крути не крути, он оставит ее, — предрекла другая соседка. — Вот посмотрите, оставит!..

Вечером в гости к Ливанову пришел Стегнухин, а немного позднее — Вадим. Сергей их познакомил. На столе, темные и светлые, стояли бутылки, тарелки с колбасой, винегретом, селедкой. Антонина Ивановна жарила в кухне котлеты.

Стегнухин был молчалив, смотрел на Вадима хмуро и перелистывал «Тайны испанского двора».

— Вот, старик, ты и устроился, — говорил Ливанову Вадим. — По-моему, просто здорово устроился. Чего тебе еще надо? Хата вполне приличная…

Стегнухин пил и ел неохотно, не то стеснялся, не то был чем-то озабочен. В разгар ужина он сказал, что ему надо утром на семинар, а он совсем мало готовился, придется полночи сидеть над учебниками. И, несмотря на уговоры хозяев и Вадима, стал надевать шинель.

Ливанов вышел его проводить. На лестничной площадке Стегнухин, глядя в лицо Ливанова, произнес:

— Эх, Серега, Серега… Разве можно так? Как этот Вадим твой… — Он повернулся и, гремя сапогами, стал спускаться по лестнице.

А Ливанов долго стоял на площадке и все прислушивался к его удаляющимся шагам. И вдруг ему сильно захотелось догнать Стегнухина и вместе вспомнить ту неудачную разведку, когда они вытаскивали на плащ-палатках раненых, а Стегнухин отважно прикрывал их огнем своего автомата. Вспомнить и спросить: а кто будет прикрывать их теперь? Кто, если они сами не прикроют друг друга?

Он торопливо сбежал вниз, вылетел из подъезда на заметенную снегом улицу. Но улица была пуста, Стегнухина он не увидел — тот ушел так далеко, что Ливанов уже не смог бы его догнать

Вечер Маяковского

1

В городе было несколько районов. И в каждом — своя, районная библиотека. Зареченская библиотека помещалась в массивном рубленом доме, украшенном по фасаду деревянной резьбой. Перед домом рос одинокий тополь с прибитой к нему пустой скворечней, а у дверей висела, оставшаяся еще от прошлых выборов, вывеска агитпункта.

Заведовал библиотекой Александр Георгиевич Квантелиони. Почему-то представлялось, что обладатель такого звучного имени и громкой нерусской фамилии должен быть породистым, крупным мужчиной, ловким и самоуверенным. И, знакомясь с Александром Георгиевичем, люди немного удивлялись: как, это и есть Квантелиони? Казалось, их обманули, подсунув кого-то другого.

Был он маленький, тихий, сутуловатый, с ежиком пепельно-серых волос, с очками на остром внимательном носу. Звучная же иностранная фамилия досталась ему от прадеда, который приехал из Венеции учить музыке помещичьих детей. Прадед-итальянец женился на крепостной певице и навсегда остался на чужбине. Сам Александр Георгиевич считал себя русским, ни слова по-итальянски не знал, кроме тех, что попадаются в «Евгении Онегине».

Жил он в небольшой комнате при библиотеке, был вдов, единственная дочь его, студентка факультета океанологии, училась в Ленинграде.

Как-то вечером, в начале апреля, Александр Георгиевич писал ей письмо. Он писал о том, что весна выдалась холодная, третий день валит мокрый снег, на улицах слякоть и не хочется никуда выходить…

«Извини, Таня, — писал Александр Георгиевич, — что в прошлом месяце послал тебе денег меньше, чем обещал. Поиздержался, то да се, сама знаешь, как иногда бывает. В этом месяце непременно вышлю все сполна и долг свой погашу. Я уже вечерами кое-что приработал, составлял новый каталог для горного института…»

Ему нравилось писать дочке длинно и подробно. И хотя Александр Георгиевич подозревал, что там, в Ленинграде, ей не очень интересно читать о его библиотечных хлопотах, он все же написал, что теперь в библиотеке все заняты подготовкой большого литературного вечера, посвященного Маяковскому. На этот вечер решили пригласить хорошего чтеца — артиста из областного театра.

Тут Александр Георгиевич отложил письмо. До вечера оставались считанные дни, а с артистом все еще не договорились. Он замкнул комнату и коридорчиком прошел в читальный зал. Почти все места за столиками были заняты. В углу за печкой скуластая девушка-бурятка читала «Историю человечества». Загородив проход, верхом на стуле седел восьмиклассник Глеб Иваницын, постоянный нарушитель библиотечных правил.

Этого Иваницына давно бы исключили из библиотеки, если бы не его запойная страсть к чтению. Несуразный парень читал все подряд: приключения, стихи, мемуары. Он даже Гегеля брал. Вот уже два года Александр Георгиевич вел с ним непримиримую войну. Иваницын загибал уголки страниц, а книги носил, засунув за офицерский ремень, должно быть, отцовский. Но главным его преступлением были пометки на полях. В понравившихся местах Иваницын писал «Здорово» или «Силен, бродяга!». А там, где был не согласен, ставил вопросительные знаки, писал «Плохо верится», «Как бы не так!» — и потом утверждал, что эти надписи в книге были. В общем, возни с ним было много…

Стоп!.. Что это? Иваницын чертит карандашом? Александр Георгиевич быстро шагнул вперед и увидел, что Глеб разгадывает в «Огоньке» кроссворд. «Опять вышел сухим из воды», — подумал старый библиотекарь и сказал строго:

— Сядь по-человечески!

Глеб посмотрел исподлобья, неохотно пересел и снова углубился в кроссворд.