Навстречу завтрашнему дню - [6]

Сороканедельный курс обучения сократили до двадцати пяти недель. После шестимесячной разлуки Марку предоставили недельный отпуск, чтобы повидаться с новобрачной, прежде чем его посадят на корабль.

Брак увенчался нежной, сдержанной страстью двух очень юных людей, но некая очаровательная чистота сохранялась в их пылких объятиях, которыми они обменялись перед тем, как он отправился на другой конец света и попал прямо в ад, которого не мог представить даже в самых страшных снах.

Кили продолжала учиться, работая после занятий, чтобы как-то справиться с расходами, а ночами писала длинные, немного запутанные, богатые новостями письма Марку. Время от времени получала письма от него. Порой они приходили по два-три сразу, порой же проходили недели без каких-либо известий от него. Она с головой погружалась в его письма, с нежностью храня в памяти каждое слово любви.

Затем — ничего. Недели, месяцы она не получала ничего, так же как и его встревоженные родители. Затем ее посетил офицер, присланный из Форт-Полка, и сообщил о том, что видели, как падал вертолет Марка, но его местонахождение и состояние оставались неизвестными. Он не был представлен в рапортах как погибший. Его тело не было найдено среди обломков, не называли его и среди пленных. Он просто пропал.

И до сегодняшнего дня это все, что было известно Кили Уилльямз об ее муже. Он стал одним из 2600 человек, попавших в список пропавших без вести в ходе военных действий в Юго-Восточной Азии.

В течение прошедших лет Кили не сидела сложа руки, но прилагала огромные усилия для того, чтобы общество не забыло пропавших без вести. Она совместно с другими женами, оказавшимися в схожем положении, приняла участие в создании действующей группы ПРНС, получившей свое имя от начальных букв названия «Позитивная резолюция наших семей». В большинстве случаев Кили выступала как их представитель.

Откинувшись на пропахшую табачным дымом пыльную обивку сиденья такси, она устремила отсутствующий взгляд на мелькающие за окном пейзажи Вашингтона. Двенадцать лет… Стала ли она теперь спокойнее, чем тогда, когда впервые услышала об исчезновении Марка?

Погрузившись в пучину утраченных иллюзий, разочарования и депрессии, она закончила обучение со степенью в области журналистики. Получив степень, она отправилась в Новый Орлеан, где получила работу в «Таймс-Пикайюн» в качестве девочки на побегушках, но с напыщенным названием — редактор рукописей. Проторчав на этой должности несколько лет, она дослужилась до незавидного положения начинающего репортера. События, которые ей предлагали освещать, были настолько незначительными, что ее репортажи терялись где-то в середине газеты.

Как-то среди журналистов прошел слух, что корреспонденту местной радиостанции внезапно пришлось уйти из-за нескромности оператора коммутатора. Тогда Кили в обеденный перерыв встретилась с расстроенным директором отдела новостей и настолько очаровала его, что он тотчас же принял ее на работу, так что на следующий день она уже приступила к ней. Работа ей понравилась, по крайней мере, она была более живой, чем унылые истории, о которых ей приходилось писать прежде.

Она познакомилась с Николь Каслман в буфете, когда они обе потянулись одновременно к одной и той же бутылке кетчупа. Они подружились, и, когда кто-то предложил новаторскую идею — посадить обладающую сексуальным голосом женщину на транспортный вертолет, Николь предложила Кили.

Кили выслушала предложение со смешанным чувством ужаса и недоверия. Она никогда в жизни не говорила в микрофон. А каждый день подниматься на вертолете! Марк! Люди видели, как его вертолет падал под жесточайшим огнем. Он взорвался, но тела так и не нашли. Она просто не может.

Но она все-таки согласилась на эту работу в знак верности памяти Марка, которая всегда жила в ее сердце, только с годами стала немного тускнеть. К тому же такая работа заставляла ее решительно преодолевать свой вполне оправданный страх перед авиацией. Кили Престон Уилльямз терпеть не могла признаваться, что чего- то боится.

Ее дружба с Николь Каслман с годами все крепла. Они уже могли говорить друг с другом с откровенностью, которая порой причиняла боль. Прошлым вечером Николь сидела на индийский манер на кровати Кили, пока та упаковывала вещи. Она пыталась отговорить Кили от поездки по этому делу.

— Неужели ты не достаточно долго приносила себя в жертву, святая Кили? О, мой Бог! Твоя преданность проигранному делу — просто проявление твоей глупости! — кричала она, тем не менее, помогая Кили выбрать одежду в дорогу.

— Николь, мы так часто возвращались к этой теме за годы нашего знакомства, что я могу цитировать почти дословно твои речи. Мы могли бы записать этот разговор на магнитофон и затем каждый раз, когда возникало бы желание поспорить, мы могли бы включать запись и тем самым сохранить свои голосовые связки.

— Сарказм не идет тебе, Кили, так что перестань болтать глупости по поводу магнитофона. Ты сама знаешь, что я права. Каждый раз, как ты встречаешься с этими женами, возвращаешься в состоянии депрессии и пребываешь в ней неделями.

Она откинулась назад, выставляя напоказ свою достойную зависти роскошную фигуру. И это лишь одно из ее достоинств. Она обладала настоящей гривой светлых волос и синими, как море, глазами. Улыбка ее казалась обманчиво ангельской. Этот ротик херувима мог разразиться серией непристойностей, способных смутить насквозь просоленного морского волка.