Навстречу смерти - [5]

Вернувшись в избу, я только и смог подойти к Семену Игнатьичу и, скрывая наворачивающиеся на глаза слезы, обнять его.

Через несколько дней прибыли танки. Случай, который мог так трагически закончиться, был позади. Не без приключений задача была выполнена. Но война продолжалась, продолжали набегать и волны случайностей. Но это были другие случайности, и рассказы о них, возможно, всплывут в памяти.

Как я едва не загремел под фанфары

Мой рассказ связан с местами, о которых я лишь мимоходом упомянул в предыдущем рассказе: с Наревом и поиском брода, но не в тылу, как на пути к Новозыбкову, а на передовой, под огнем противника.

В начале осени 1944 года, после пятисоткилометрового похода, освобождения Белоруссии и Восточной Польши, наша армия вышла своими поредевшими дивизиями к Нареву. Это была третья историческая граница, которую предстояло нам преодолеть. Первую, границу Советского Союза, мы перешли в районе знаменитой тогда станции Негорелое, чуть ли не единственной станции, через которую до войны пересекали границу грузы и люди, “форточка” в запертой на замок границе СССР. Второй была демаркационная линия по реке Сан, между СССР и Германским рейхом, предусмотренная Пактом Молотова – Риббентропа, та самая линия, которую вероломно нарушили немцы 22 июня 1941 года. И вот, перед нами река, с 1815 года отделявшая Российскую империю от той части Польши, что отошла российской короне после победы над Наполеоном и Венского конгресса. Эта часть Российской империи именовалась Царством Польским.

Мы вышли к Нареву в районе Остроленки, бывшего уездного городка Ломжинской губернии. В Х1Х веке в этих местах русской армии пришлось дважды скрестить оружие с неприятелем: в 1807 году с Наполеоном, в 1831 году – с восставшими поляками. В феврале 1807 года русский корпус генерала Эссена понес огромные потери от французов. Остатки корпуса вынуждены были отойти. В мае 1831 года русская армия под командованием графа Дибича-Забалканского разгромила под Остроленкой отчаянно дравшихся повстанцев и надолго овладела городком. В 1944 году силу русского оружия предстояло показать Красной Армии.

6 сентября армия овладела городом и крепостью Остроленка. На следующий день нам салютовала Москва. Но с ходу на плечах противника преодолеть Нарев армии не удалось. Противник буквально зубами вцепился в западный берег реки. Немцы понимали: потеря Нарева открывала нашим войскам путь к Восточной Пруссии. Предстояло форсирование, сулившее тяжелые кровавые бои.

Продолжение наступления в течение сентября откладывалось трижды. Ожидали пополнения, подвозили боеприпасы. В конце сентября мой начальник, командующий бронетанковыми войсками армии полковник Н. слег в госпиталь. Открылась старая рана, полученная в начале войны в боях с Гудерианом. Нехотя оставил он свой уютный дом и молодую походную жену, успев, однако, поставить мне, своему начальнику штаба, задачу разведать брод для переправы танков южнее Остроленки.

Нарев, хотя и судоходен, по армейской классификации относится к рекам средней величины. В тех местах, где мы подошли к реке, ширина ее была в пределах 100 – 150 метров. Глубина доходила до 2,5-3 метров. Если бы полковник потрудился навести справки о реке или, по крайней мере, прислушался к соображениям своего начальника штаба, вряд ли я получил бы такую бессмысленную задачу, как поиск брода. Даже минимальная глубина не допускала переправы танков по дну. Но обсуждений, тем более возражений полковник не терпел. Несмотря на мои доводы, задача была поставлена, и ее пришлось выполнять.

Поскольку задача была изначально обречена, нет смысла вдаваться в подробности. Да и рассказ мой, собственно говоря, не о том, как мы под огнем противника добывали сведения, которые можно было легко и бескровно получить из справочника. Скажу только, что брод, даже если он и был бы возможен, не понадобился. Наши части вышли на правый берег Нарева по переправам, захваченным соседней армией. Мой рассказ о том, что произошло после возвращения с бессмысленной разведки.

Выполнив задачу, я с отделением саперов без потерь возвращался в штаб. Солдаты разместились во вместительном кузове “Доджа”. Мы подъехали к перекрестку с указателем “Хозяйство Сакса”. Мне предстояло ехать прямо, саперам идти вправо, несколько километров до батальона. Солдаты собирали инструмент, кое-кто выпрыгнул из кузова. Выйдя из кабины, я прекратил выгрузку, сказал старшине, что до батальона довезу на машине. Обрадованные солдаты возвращались в кузов. Старшина, возглавлявший саперов, отвел меня в сторонку. Оглядываясь, старшина заговорщески рассказал о том, что он узнал от солдата-радиста в окопе на берегу Нарева. Услышанная новость так его ошеломила, что он не мог больше носить ее в себе, ему невтерпеж было разделить с кем-то тяжелую ношу. Оказалось, что радист по боевой рации “поймал” немецкую станцию. Немцы передавали на русском языке, что после напряженных боев их войска нанесли поражение высадившимся во Франции войскам союзников и сбросили их в море. Я подумал: сбросили в море “второй фронт”! В тот момент меня так ошеломило известие, что я не подумал об источнике информации, забыл о приемах геббельсовской пропаганды. Для офицера армейского штаба это было непростительным легкомыслием. Но те, кто помнит многие месяцы ожидания второго фронта, надежды на быстрое окончание войны, которые мы связывали с высадкой союзников в Европе, те, кто помнит, как на фронте и в тылу следили за ходом событий в Нормандии – в районе Кана и на полуострове Котантен, те поймут мое состояние при получении известия о таком крушении надежд.