Навстречу Нике - [3]

Помню, что плавал долго, далеко.

Вышел на берег усталый с отвычки. Почти счастливый. Словно побывал в детстве.

А Оля Ц. спрашивает:

— Где ваш крестик?

Хватаюсь за грудь. Цепочка есть. Крестика нет. Стянуло морем. Всё! Теперь я настолько один, что даже крестика, подаренного отцом Александром Менем больше со мной нет…

Безуспешно пытаюсь найти пропажу в пене прибоя, в прибрежной гальке. А Оля Ц. все ходит за мной, приговаривает:

— Очень плохо, что потеряли крест. Плохая примета, очень плохая…

Я уже готов отогнать её за это нытье. Но тут она говорит:

— Кажется, у меня в рюкзаке должен быть такой же крестик, какой был у вас. Дала одна подруга, которая связана с католиками. Если найду, вечером занесу.

И вечером приносит крестик. Точно такой же. Цепляю его на цепочку. Ты подумала: «Ну и что тут особенного? Мало ли на свете одинаковых крестиков?» Верно услышал я твою мысль? Теперь слушай ты!

Зачем–то спрашиваю Олю:

— Как зовут вашу подругу? Помолюсь за неё.

А Оля и отвечает:

— Марина Мень.

— Как?!

— Марина Мень. Она из Киева. Ушла от матери. Живёт в Москве, снимает комнату, работает няней у каких–то миссионеров.

— Оля! Крест, который стянуло море, мне подарил Александр Мень. И вот через некую Марину Мень он возвращается ко мне! Будете в Москве, дайте ей номер моего телефона, пусть позвонит. Я хочу её увидеть.

— Хорошо.

— Она не родственница отца Александра?

— Нет.

Так Бог вернул крестик. А вместе с ним прислал и ту, которая со временем стала моей женой и твоей мамой.

Если когда–нибудь эта книга будет опубликована и её, кроме тебя, прочтут другие люди, какой–нибудь скептик проворчит: «Совпадение, редкое совпадение, случайность»… Не стану спорить. Но пусть он прочтёт всю книгу. До конца.

4

Так Бог столь явно подвёл меня к знакомству с твоей будущей мамой. Мариной Мень.

Не знаю, насколько ты с ней схожа внешне. Мне этого не видно. Повторяю, ты – сама по себе.

Конечно, где–то там, в том, что называют структурой ДНК, на генетическом уровне в тебе заложено что–то и от неё, и от меня. Хочется надеяться, лучшее.

Глядя на тебя, не могу не думать и о наших совершенно неизвестных далёких предках, существовавших в жуткой дали прошедших тысячелетий. Но информация о них таинственным образом, как эстафета, передана тебе через нас, твоих маму и папу.

Иногда думаю – не смейся, девочка! – о твоих детях, внуках, правнуках и праправнуках. Право, не смейся! Дай Бог, чтобы они у тебя были. Удачными, здоровенькими и красивыми, как ты сама!

Глядя в твои глаза, с ревностью пытаюсь увидеть и парня, который влюбится в тебя, станет твоим мужем.

Быть может, и хорошо, что мне не дожить до этого времени.

Так или иначе, хотелось бы, чтобы эта книжка попала ему на глаза, и он осознал всю меру своей ответственности.

Но и ты не забудь о том, что этот юноша – тоже драгоценная стрела, прилетевшая к твоим ногам из дали времён, от самого сотворения человека.

5

Я и мама Марина о своих прабабушках и прадедушках не знаем ничего. Словно их и не было, не мечтали они так же, как я, увидеть хоть краем глаза своих потомков.

Даже о дедушках и бабушках со стороны моего отца и мамы сохранились очень скудные сведения. Тем не менее, ты будешь кое–чем поражена.

Мой отец, а твой дедушка Лёва, был одним из троих детей жившего на Украине в городе Нежине сапожника. Его звали Илья. В честь ветхозаветного пророка. С утра до вечера каждый день, кроме субботы, он сидел на улице на табуретке, склонившись над зажатой между колен колодкой, на которую был нацеплен чей–нибудь прохудившийся башмак или сапог. Гвоздики, молоток, дратва, шило – всё это находилось под рукой в переносном ящичке. Острым треугольным ножом вырезал он подошвы из толстых кусков кожи.

Дома лежала парализованная жена, плакали голодные дети.

Дедушка Илья трудился изо всех сил. Он пережил свою жену, сумел дать всем троим детям начальное образование. Сам он по субботам ходил в синагогу, изучал Тору.

От той жизни не сохранилось ни одной фотографии, ни одного письма, ни одной вещицы. Лишь то, что осталось в моей голове от рассказов отца. Если не я и не ты, кто о них вспомнит, кто помолится о них? К стыду своему, даже не помню, как звали бабушку.

Кажется, только мы с тобой и остались, как побег от того корня.

Теперь о другом корне. Что было общего между вечно голодным сапожником из захолустного Нежина, известного только тем, что в нём когда–то родился Гоголь, и купцом первой гильдии, имеющим в начале ХХ века в крупном украинском городе Екатеринославе автомобиль «рено», доходные каменные дома на центральной улице, чугунолитейный завод, угольные шахты в Донбассе. И даже алмазные копи где–то в Южной Африке!

Ты спросишь: «Как же это могло случиться?» Не знаю. Еврейский купец первой гильдии – это вообще была редкость в царской России.

Известно лишь, что этого деда со стороны мамы звали Анатолий, что он был щеголь, имел жену (имя которой я тоже роковым образом не помню) и тоже троих детей. Фамилия его – Иоффе, что в переводе с иврита означает что–то вроде «Прекрасно!» или «О’кей!»

Говорят, до сих пор в Днепропетровске (бывшем Екатеринославе) на чугунных крышках многих водопроводных люков можно разобрать – «1892 г. Иоффе».