Навстречу неизведанному - [32]

Итак, работа отрядов Прончищева и Ласиниуса закончилась. Ни тот, ни другой отряд не смогли достичь конечной цели, поставленной инструкцией. Адмиралтейств-коллегией определялось завершить работы в течение двух лет.

Надо было решать, открывать навигацию 1737 года или ждать указа из Петербурга. Осторожный Беринг не осмелился своей властью отправить эти отряды в море летом 1737 года и предпочел ждать решения Адмиралтейств-коллегий, которое могло прийти в Якутск только через год.

Таким образом, после 1736 года наступил перерыв в исследовании северного побережья Азии. За этот перерыв, который продлился два года, в литературе часто упрекают Беринга, обвиняя его в нерешительности, слабости и излишней уступчивости. Если вникнуть в дела начальника экспедиции, то нетрудно убедиться, что эти обвинения не имеют основания.

Положение самого Беринга было в то время исключительно тяжелым.

Многое, что определялось указами, было невыполнимо на пустынных берегах Азии, особенно к востоку от реки Енисея.

Как только экспедиция прибыла в Сибирь, стало ясно, что определенный указом штат не может обеспечить всю работу, и пришлось нанимать новых работных людей. Состав экспедиции все увеличивался, а снабжение ее шло крайне медленно. Основную пищу людей составляли солонина и мука, часто плохого качества. Отсюда постоянные болезни и смертность от цинги и тифа. Чтобы наладить обеспечение экспедиции всем необходимым, приходилось подолгу задерживаться в городах Сибири. Так, Беринг вынужден был долгое время находиться в Якутске, где он занимался отправкой грузов в Охотск, так как прежде всего надо было обеспечить дорогу на восток: построить склады и заселить людьми некоторые ее участки. Отсюда он руководил северными отрядами и занимался их материальным обеспечением.

Естественно, что появились недовольные, начались доносы и кляузы. В результате Берингу объявили выговор за медлительность и нераспорядительность и угрожали более строгим взысканием. Наконец, его лишили двойного жалования за длительное пребывание в Якутске. Беринг, не зная за собой никакой вины, оправдывался как мог и, в свою очередь, жаловался на сибирских начальников.

Стеллер, участник экспедиции, близко знавший Беринга, Писал о нем: «Беринг не способен был к скорым и решительным мерам; но, может быть, пылкий начальник при таком множестве препятствий, как он везде встречал, исполнил бы порученное ему гораздо хуже. Винить можно его только за неограниченное снисхождение к подчиненным и излишнюю доверенность к старшим офицерам. Знание их уважал он более нежели следовало…» [130]

Власть Беринга как начальника экспедиции была ограничена, что, по мнению А. П. Соколова, «имело гибельные последствия». [131] Следуя требованиям инструкции Сената и Адмиралтейств-коллегии, он ничего не мог предпринять без предварительного совета с подчиненными офицерами.

Надо сказать, что Беринг точно выполнял эти указания, что во многом объясняет нам его поведение, отношение к подчиненным и медлительность в решении дел экспедиции.

Получив от Челюскина и Д. Лаптева подробные отчеты-рапорты, где они сообщали о результатах исследований, произведенных в 1736 году, Беринг понял то главное, что хотели сказать начальники отрядов: о невозможности пройти морем из устья Лены к Енисею и к Камчатке. Две попытки оказались безрезультатными, и, по утверждению Д. Лаптева, «впредь нет никакой надежды» достигнуть цели, которой требовала инструкция.

Надо было принимать решение о дальнейших действиях этих отрядов, но какое? Гибель команды Ласиниуса, отрядные консилиумы с решением возвратиться, «понеже пройти никак невозможно», мнение опытного моряка и отважного офицера Дмитрия Лаптева о безнадежности плавания к востоку от реки Лены — все это заставляло Беринга быть осмотрительным в своих решениях.

Правда, начальник экспедиции мог своей властью продолжить плавание отрядов, взяв всю ответственность на себя, но что сулили ему предстоящие неудачи? Стараясь подойти к решению этого вопроса всесторонне, Беринг обратился к академикам, бывшим в то время в Якутске, с предложением «осведомиться, хаживали ли из Ленского устья на Колыму кочи» [132], и высказать свое мнение, следует ли посылать суда в новое плавание.

Выполняя просьбу Беринга, историк Г. Миллер составил по документам архиваЯкутской воеводской канцелярии справку «Известие о северном морском ходе из устья Лены реки ради обретения восточных стран».

В записке Миллер рассказывает, что в прежние давние годы от Енисейска и Илимска вниз по Лене отправлялось по нескольку кочей и «доходили они Ледовитым морем на восток до Яны реки и до Индигирки и до Колымы, и тот морской ход продолжался с 1637 года», но указывалось: на этом пути» им; приходилось преодолевать великие препятствия «ото льдов» и бывали «тяжкие смертные» случаи, однако смелые мореходы достигали даже «Чукотского Носа (мыс Дежнева. — И. Г.) и около Носа хаживали кочами до реки Анадыря, которая от Камчатки уже не в дальности». [133]

Астроном Л. Делакроер от себя «и своих товарищей именем» письмом сообщил Берингу, что действительно «в прежние годы часто хаживали кочи по Ледовитому морю» к востоку, но этот морской ход «был зело труден», и в нынешнее время трудности «еще больше умножились», а теперь, «по сказыванию разных людей, Ледовитого моря перед прежними годами много убыло и подле берега стало мелко». Поэтому в узком проходе между льдами и берегом на больших морских судах плыть невозможно, а вдали от берега по Ледовитому морю путь «весьма опасен и может быть непроходимым».,….и поэтому я рассуждаю, — писал Делакроер, — чтоб оставить определенной боту путь по указу», то есть не отправлять его больше в поход без разрешения Адмиралтейств-коллегий.