Навсегда - [8]

Юстас аккуратно кладет книжку на то место, где она лежала, а сам отходит подальше и останавливается против окна.

Во дворе ветер гонит гусиный пух по большой луже… Пятнистый теленок, балуясь, нагнув голову, прижимает к земле своими короткими рожками бельевую веревку. Она натягивается, натягивается — и наконец срывается. Рубашки взлетают вверх, панически всплескивая длинными рукавами, и долго еще качаются, успокаиваясь.

Ядвига быстро идет от колодца с полными ведрами в руках, а из сарая, следом за старой Юлией, выходит маленькая Оняле с большими вилами.

Нет, хватит, когда-нибудь с этим надо покончить. Профессор снова принимает решение, которое принимал уже не раз. Он спускается вниз, в прихожую, где висят на вешалке пальто. «Все они уже немолоды, — приходит в голову профессору. — Самое новое пальто Ядвиги, в общем, совсем приличное, но все-таки тоже довольно пожилое, ему третий год от роду. А это вот ее коричневое пальтишко — совсем старушка со сгорбленными плечами, унылыми морщинами на материи и облысевшим воротником».

Он тихонечко проводит рукой по плечу старого пальто, испытывая странное сочувствие к этим тряпичным инвалидам, точно к старым товарищам. «Им не легко пришлось, беднягам, их срок тоже подходит к концу», — думает профессор, снимая с вешалки свою старую куртку.

Щурясь на солнце, он выходит из темных сеней на крыльцо. Во дворе шумно от беспорядочного ветра, треплющего белье на веревке, от отчаянного чириканья воробьев и гоготанья гусей, топчущихся на мокрой земле.

Ядвига сразу увидела мужа. Она не очень-то любила, когда он заставал ее за черной работой, но и виду не подала — спокойно выпрямилась и стояла, поджидая, пока он подойдет.

В это время теленок нагнулся, задумчиво понюхал петуха и вдруг поддал его мордой так, что тот с криком подскочил и помчался прочь, возмущенно оглядываясь.

— Что выйдет из этого теленка, просто не могу себе представить! — сказала Ядвига. — Разбойник!.. Ну, а ты, я вижу, соскучился сидеть и работать взаперти в такую погоду?

Ядвига, конечно, сразу заметила старую курточку. К тому же она давно видела, как он стоял у окна, уныло глядя во двор, и без труда догадалась, о чем сейчас пойдет речь. Не дожидаясь ответа, она с ласковой насмешкой спросила:

— Или, может быть, ты решил помочь нам в работе тут, на скотном дворе? А?

— Это совсем не так нелепо, как тебе кажется…

— Да, милый, да! Физический труд — это лучший отдых от умственной работы. Я знаю. Если ты устал от своей работы, пойди погуляй — вот тебе и физический труд. А в нашу бабью работу не вмешивайся. Хорошо, милый?

И так она встречает каждый раз его попытки помочь. Нет, теперь он будет решительней.

— Ядвига, — говорит он твердо, стараясь не замечать ее насмешливого тона, — я все равно сидел и не работал. Я читал твой глупый роман.

Как будто она этого не знает!

— Что ж! Глупые книжки отвлекают от умной работы!

— У меня ведь, собственно, нет никакой работы… Ты прекрасно понимаешь. Ты же видишь, что она никому, решительно никому не нужна, моя работа.

— Ах, не нужна? — Ядвига настороженно смотрит на него, как будто он собирается у нее отнять что-то очень дорогое. Она не хотела разговора, но раз уж ее втянули…

— Не нужна? Твои планы не годятся? Если люди их осуществят, реки не наполнятся водой и на гнилых болотах не вырастет хлеб? Ты обманывал меня?

— Ну, ну, Ядвига, конечно, я тебя не обманывал! — теперь он больше не мямлит. В голосе его наконец слышна уверенность, которая Ядвиге так необходима.

— Ага! — громко, с торжеством обрывает она. — И все-таки ты предлагаешь бросить свое дело и помогать мне гусей кормить? Да? Я дою корову и развожу гусей ради того, чтоб ты мог работать. Это мое, и этого ты лучше не трогай.

— Что ж ты на меня кричишь? — вдруг притихнув, спрашивает Юстас.

Она смотрит на него, все еще кипя, медленно успокаиваясь. Немного погодя с примирительной усмешкой она пожимает плечами.

— О, да разве я на тебя? — Нагнувшись, она легко подхватывает полные ведра и быстро уходит.

Профессор возвращается в дом, покорно вешает рабочую куртку на вешалку и поднимается к себе на второй этаж.

В углу комнаты, прямо на полу, не уместившись на столе, в больших пожелтевших папках лежат расчеты, чертежи, планы. Это его отчет за прожитую жизнь. Однако жизнь прошла, и никто так и не спросил отчета. Ни за плохое, ни за хорошее. Пройдут годы. Изменится течение изученных им рек и уровень подпочвенных вод, и вся его работа станет старомодной, никому не нужной чепухой…

Профессор садится к письменному столу так, чтобы со двора было видно, что он сидит за работой. Он берет в руку перо и долго сидит не двигаясь, с закрытыми глазами.

Глава пятая

Мать Ядвиги, старая Юлия, с утра сама напоила и запрягла в тележку лошадь, провела ее под уздцы через грязный двор к крыльцу, после чего обулась в парадные башмаки, надела вытащенную из нафталина тальму, уселась па высокое, как трон, сиденье и, выехав шагом за ворота, пустила лошадь мелкой рысцой по дороге к городу.

Старуха суховата, крепка и высока ростом. Какие-то три километра до города ей бы нипочем и пешком пройти. Да, пожалуй, и тридцать три прошла бы не споткнувшись. Стоило поглядеть, как размашисто шагала она целыми днями по двору, так и расшвыривая на ходу подол юбки. Так что вовсе не в ходьбе дело, а в том, что не к лицу ей, владелице хутора, плестись в город пешком, точно бродяжке.