Навсегда - [22]

Дверь снова отворилась, и Степан точно сквозь пеструю дымку увидел освещенную пылающими лампами большую комнату, полную движения, шума, шарканья ног и гула голосов. И в то же мгновение он увидел синие глаза Аляны, настороженные, ждущие, безошибочно устремленные в темноту открытой двери, прямо туда, где он стоял, собираясь войти.

Щурясь на свет, Степан перешагнул порог, и в лицо ему пахнуло нагретым воздухом. Плавно загудел аккордеон, и пары, одна за другой, стали отделяться от стен, вдоль которых теснились, сидя и стоя, нетанцующие.

Прислонившись к стене, Степан смотрел, как танцует Аляна, при каждом ее повороте встречаясь с ней глазами. Один раз она сделала ему какую-то гримасу, смешливо покосившись на своего кавалера, и Степан улыбнулся в ответ.

Бросив своего партнера, из круга танцующих вышла Магдяле. Обмахиваясь платком и улыбаясь, подошла прямо к Степану. Тотчас же новый кавалер с какой-то незнакомой Степану франтовской повадкой подлетел к Магдяле и ловко изобразил всей фигурой с легким полупоклоном «приглашение».

— Я приглашена, — Магдяле лениво усмехнулась своими яркими губами и положила руку на плечо Степану. Они дождались удобного момента и нырнули в общую массу танцующих.

В это время Аляна, все время оживленно осматриваясь по сторонам, нетерпеливо пробиралась вдоль стены через толпу. Не найдя Степана около двери, где только что его видела, она остановилась, растерянно оглядываясь, и тут же увидела его с Магдяле. Она следила за ними глазами и с печальным недоумением думала: «Что же это? Разве сегодня это может быть? Сегодня!..»

Когда танец окончился и Степан наконец отыскал ее, они, не сговариваясь, вместе вышли на веранду. В темном углу что-то звякнуло, и старый Казенас, подмигивая с заговорщицким видом, поманил Степана к себе. В руке у него был маленький стаканчик, до половины налитый водкой.

— Да нет, спасибо, ни к чему, — сказал Степан.

— Что вы еще придумали! — сердито сказала старику Аляна. — У нас здесь клуб.

— Ну все-таки, сегодня вечеринка, — радушно упрашивал Казенас. — Капельку, от сырости.

— Не надо пить, — попросила Аляна.

— Да я и не буду, — ответил Степан.

Они прошли мимо Казенаса на крыльцо, и Аляна тихонько благодарно пожала ему руку. Он тоже слегка сжал ее ладонь, и так, не разнимая рук, они оживленно заговорили о всяких пустяках, изо всех сил стараясь показать, что совершенно не знают, что у них там происходит с руками.

Нет, ожидание ее не обманывало. Все оказывается сегодня еще прекраснее, чем она ждала, — успела подумать Аляна и тут же услышала, как ее зовут сразу несколько голосов из зала.

Она мягко высвободила руку.

— Придется пойти попеть немножко.

Посреди зала для нее поставили стул и табурет для аккордеониста.

Аляна запела без всяких приготовлений, так просто, будто заговорила, и разом все стихло, только слышно было, как проскрипел сапогами, пробираясь на цыпочках в зал, старший Казенас.

Она пела, спокойно сложив руки на коленях, слегка наклонив голову к плечу и внимательно глядя куда-то прямо перед собой, поверх голов слушателей. Негромкий чистый голос звенел на тонких нотах и, спускаясь вниз, на самых глубоких, «душевных», будто хрипнул от волнения.

Нагловатый парень-аккордеонист сидел, не отрывая преданных, послушных глаз от лица Аляны, и благоговейно, едва касаясь, пробегал пальцами по клавишам.

Степан, стоя вдали, у стенки, невольно видел застывшие лица людей. Некоторые сидели, уставясь в одну точку, точно стараясь вспомнить что-то важное, давно забытое, но большинство смотрело прямо в лицо Аляне с таким выражением, что Степан с тревогой подумал: «Что же это? Оказывается, ее все любят? Оказывается, все понимают, что она одна особенная, необыкновенная? И эта пожилая женщина, которая смотрит на нее, кивая в такт, с такой благодарной ласковостью. И эта девушка, что с полуоткрытым ртом заглядывает через плечо подруги, чтоб видеть лицо Аляны. И этот бородатый старый человек с растерянной детской улыбкой на грубом морщинистом лице… Все они ее любят. Что же я могу для нее значить?»

Аляна допевала песню, все замедляя. Задержав дыхание так, что голос на мгновение в нерешительности замер, она словно с облегчением выдохнула последнее слово и исподлобья улыбнулась своей милой, притворно хмурой улыбкой.

Слушатели все время были точно связаны песней, а теперь, как будто их развязало, задвигались, ожили, заговорили.

— Чертовски прилично спела! — громко объявил Казенас и, зажмурив глаза, помотал головой.

Девушки окружили аккордеониста, выровнялись в два ряда и запели хором. Казенас потянул Степана за рукав, и они выбрались из зала покурить на свежем воздухе.

— Если хочешь увидеть настоящего, стопроцентного, ничем не разбавленного дурня, — с громким причмокиванием раскуривая трубку, вполголоса пробурчал лесничий, — посмотри вон туда. Сыночка моего, Пятраса, видишь? Люди веселятся, а этот сидит кислый, как уксус.

Степан посмотрел на Пятраса, который в этот момент, сидя на ступеньке крыльца, вынул изо рта окурок, зажег от него новую сигарету и с безучастным видом вяло продолжал курить…

— Мне про него говорили что-то, — начал было Степан, но замолчал: по ступенькам крыльца стремительно сбежала Магдяле, оглянулась, увидела Пятраса.