Навсегда - [18]

— Хорошо или плохо? Да, вот именно, — начал он, думая вслух, и, сейчас же опомнившись, обернулся к Ядвиге. — О, конечно, что же тут может быть плохого? Даже интересно было с ними поговорить.

Услышав, что разговор начался, Юлия бросила работу, поспешно поднялась наверх и заглянула в дверь.

— Ну-ну, — проговорила она, с понимающим видом качая головой. — Ну-ну! Хитрые черти, а? Толковые черти! Подъезжают к твоим чертежам, не так ли? Это не напомаженные куклы из министерства, которых ты десять лет уговаривал, не-ет, эти понимают дело! До чего хитрые! — с восхищением повторяла старуха. — С ними ухо востро надо держать, вот что я тебе скажу. Только не спеши, намекни, что можешь подождать. Да в руки им, смотри, ничего не давай, никаких своих бумаг… Ты уж слушай меня, я в чертежах-то не понимаю, но как продают-покупают — знаю. Тут либо тебя прижмут, либо ты прижмешь!..

Поздно вечером профессор, у которого разболелись ноги от ходьбы из угла в угол, наконец угомонился и занял свое обычное место в кресле у окна.

Керосиновая лампа под зеленым абажуром освещала большие белые подушки приготовленной на ночь постели. У самого оконного стекла сгибалась от ветра, то попадая в полосу света, то пропадая в темноте, ветка березы. Собаки тоскливо перекликались на далеких хуторах.

Они с Ядвигой сидели и молчали так долго, что уже становилось трудно кому-нибудь заговорить первому. Наконец Ядвига тихо спросила:

— Значит, этот, с толстыми щеками, — он из исполкома? Я его, кажется, видела. А другой — русский?

— Русский… Он, кажется, опытный человек. Да, да, несомненно специалист…

— Он твоих лет, по-моему, — заметила Ядвига.

Она сказала так потому, что Дорогин показался ей намного моложе мужа. Если бы они выглядели одних лет, она сказала бы: «Ну-у, он намного старше!» Так говорить она начала с тех пор, как профессор стал заметно стареть.

— Этот русский вел работы в Средней Азии, потом на севере России, а в последнее время тут неподалеку, в Белоруссии… Он даже жаловался, что не успевает закончить в одном месте, как его уже посылают в другое. Ты можешь это себе представить? Одни люди работали, жили, двигались куда-то, а ты вот просидел всю жизнь со своими чемоданами на платформе станции в ожидании поезда… Все дожидался, вот-вот раздастся гудок паровоза, и вдруг заметил: да ведь здесь нет рельсов! Просто сюда еще не провели железную дорогу! — Профессор отрывисто засмеялся, дергая плечами.

— Нет, нет, нет!.. — стискивая руки, крикнула Ядвига. — Это неправда, неправда!

— Все ты кричишь, — неожиданно нежно сказал Юстас. — Все на меня кричишь… Ох, Ядя, почему они не пришли ко мне десять лет назад? Когда у меня еще были сила и вера… Они пришли поздно, когда я уже примирился и устал, когда я хочу тишины. Вот у меня голова разболелась от громких разговоров… Пожалей меня, Ядвига. Если они придут еще раз, скажи, что я не могу… Чертежи… все, все, пожалуйста, пускай берут, пускай другие!.. У кого есть силы!.. Кому повезло родиться в другом месте, в другое время…

Юстас шумно высморкался и отмахнулся платком, не подпуская к себе Ядвигу.

— Но ведь они по-хорошему пришли, — умоляюще проговорила она. — Они хвалили твои работы. И они тебе предлагали какую-то очень хорошую должность и…

— Да, да, да… Десять лет назад мы с тобой обнимались бы и плакали в этой комнате от радости. А сейчас пойми: жизнь прошла. Что я сделал с тобой? Ты чуть не скотницей стала, чтобы кормить меня… Просто моя жизнь проиграна, я как несчастливый игрок, который за ночь проиграл все: деньги, дом, пальто, серебряный портсигар, запонки и браслет жены. А под утро, когда игра уже кончается, счастье поворачивается к нему лицом, и он выигрывает обратно свои запонки и портсигар с лошадиной мордой, и тут игре конец…

Он говорит тем тише и невнятней, чем торопливее и крепче гладят его по лицу пальцы Ядвиги, которая давно уже стоит перед ним на коленях. Наконец в изнеможении умолкает. Какие молодые и нежные были когда-то пальцы у Ядвиги! Но сама она и сейчас осталась для него все та же, что прежде. И так же торопливо и крепко, как раньше, гладят ее руки его лицо, точно стараясь поскорей согнать с него всякую боль…

А в это время у себя в комнате, внизу, стоя на коленях, Юлия молилась на ночь. Все ее молитвы разделялись на две части. Сперва она просила: «Господи, дай нам…» — и перечисляла несколько самых важных просьб о здоровье, благополучии и кое-что самое необходимое по хозяйству; вторая часть, где приходилось просить «не допусти, чтобы…», была гораздо длиннее. Нужно было перечислить все виды несчастий, болезни, пожары, ранние заморозки… Кончив длинный список, Юлия задумывалась, не забыла ли чего-нибудь важного, потому что это было бы все равно, что, построив вокруг себя надежную ограду, оставить в одном месте брешь, через которую в дом могут влезть разбойники…

Сегодня она больше всего молилась о Юстасе, чтоб ему повезло хоть один раз в жизни и благополучно устроилось дело с продажей его бумаг. И так как этого ей показалось мало, она еще напомнила богу, почтительно, но настойчиво, что Юстас, по совести, заслуживает этого…