Нави Волырк - [23]
Весьма вероятно, что кроме Вяземского Крылова «раскусили» и другие, но они молчали.
Когда-то в дни молодости Иван Андреевич Крылов придумал для себя псевдоним «Нави Волырк». Если прочесть эти слова наоборот, то получится «Иван Крылов». Таким «человеком наоборот» и прожил свою долгую жизнь баснописец.
Жизнь эта была нелегка. Прослывший ленивцем, которому якобы трудно даже поправить криво висящую над его головой картину, Иван Андреевич на самом деле был великим тружеником.
Тяжелее всего было построить «наоборот» личную семейную жизнь. Ну на ком Иван Андреевич мог бы жениться? Взять в жены девицу из высшего круга, от которого он зависел, — нельзя. Девица эта была бы ему чужда по духу и мешала бы цели, поставленной перед собой баснописцем.
Жениться же на полюбившейся простой и близкой Фенюшке — тоже нельзя, так как ее не покажешь на приемах у Олениных, как не покажешь и братца Левушку.
И семейная жизнь баснописца строится так же «вполоткрыто». Фенюшка поселяется у Крылова не как жена, а как якобы экономка. Родилась дочка — но она не дочка, а якобы крестница.
Причины, по которым И. А. Крылов не узаконил своего брака, понятны. Но и к жене и к дочери он относился высокоблагородно и честно. Дочь свою он нянчит и баюкает в колыбели, воспитывает ее, выдает замуж, проводит с ней и своими внуками последние годы жизни, а, умирая, оставляет ее семье все свое состояние, честно заработанное литературным трудом, отданным на служение родному народу.
Все, кроме своего имени, отдает Крылов дочери. Имя он отдать не может: брак его «не освящен законом».
В волчье время жил великий баснописец…
Даже и имущество опасно было отдать непосредственно самой дочери, так как она «внебрачная».
И завещание составляется, как мы видим, не на имя дочери, а на имя ее мужа «аудитора штаба военно-учебных заведений» К. С.Савельева, якобы «видя его всегдашнее полное уважение, преданность, искренность и всегдашнее усердие и услуги».
Все это тоже «Нави Волырк», тоже наоборот, «вполоткрыто». Муж дочери К. С. Савельев становится собственником имущества Крылова, потому что его юридическое положение в жизни бесспорно.
И. А. Крылов хорошо знал, как могли бы отнестись высокопоставленные «покровители» к его внебрачной дочери. Под ханжеской маской ревнителей нравственности они при случае были бы способны и вовсе отсудить наследство.
Предупреждающая фраза в завещании о том, что в случае «неуважения», могущего быть оказанным наследником К. С. Савельевым к завещателю, завещание аннулируется, касается вовсе не отношения К. С. Савельева к самому Ивану Андреевичу Крылову. Какое неуважение мог проявить к нему К. С. Савельев?
Фразой этой старик-отец, поставленный законами своего времени в безвыходное положение, символически еще раз взывал к честности и порядочности юридического получателя наследства.
Становится понятным и то, почему душеприказчиком своим Иван Андреевич назначил отнюдь не близкого ему по убеждениям генерал-майора Я. И. Ростовцева. Этот генерал был начальником того Штаба военно-учебных заведений, «аудитором» в котором служил муж дочери Крылова — К. С. Савельев. Этим самым Крылов-отец как бы обязывал и начальника проследить, чтобы подчиненный ему К. С. Савельев как-нибудь не обидел любимое детище завещателя.
Иван Андреевич Крылов за свою долгую жизнь имел великое множество оснований не особенно доверять людям.
К счастью, К. С. Савельев оказался весьма порядочным человеком, заботился о семье и о памяти Ивана Андреевича Крылова.
Что же касается отношений к семье Савельевых ближайших «друзей и высокопоставленных покровителей» покойного Ивана Андреевича, то здесь опасения завещателя были явно не лишены оснований. Многие из этих «друзей и покровителей» относились весьма насмешливо к дочери Крылова и к ее мужу.
Дочь называли между собой «последней неудавшейся басней Крылова», «крыловской притчей», «Миликтрисой Кирбитьевной» и так далее.
Эту печальную истину пришлось узнать из одного чрезвычайно любопытного письма, которое удалось найти в архиве А. Н. Оленина.
Письмо написано после смерти Крылова его сослуживцем по библиотеке М. Лобановым к дочери «покровителя» баснописца А. Н. Оленина — Варваре Алексеевне Олениной, слывшей ближайшим другом Крылова. Таким же другом считал себя и автор письма М. Лобанов.
Вот его письмо:
«Я виноват перед Вами, вы верно поплакали от некоторых моих строк: такая уж моя натура, а еще я нарочно писал железным пером. Не удастся ли мне вас рассмешить, хоть это совсем не мой талант, дай попробую. Потрудитесь перевернуть листок.
Был я у достопочтенной Миликтрисы Кирбитьевны и бил ей челом. Она, с огромным на голове страусовым пером, вероятно собираясь делать визиты, сидела (извините) растопырой на диване. Два кавалера с цыгарками в зубах (то были кантонисты) громко беседовали с нею и звучно хохотали; но голос Миликтрисы Кирбитьевны, как расстроенная литавра, раздавался по всем залам покойного нашего друга. Супруг в безмолвии, раболепно и со страхом возводил иногда очи на эту притчу самого последнего издания, и увы! сто раз увы! мы знаем ее издателя.
