Навеки вместе - [32]

— Стоит ли говорить об этом? — Ельский недовольно поморщился: обсуждать статьи короля не хотел.

Ксендз Халевский согласно кивнул и посмотрел на дверь.

— Изгонишь Егория — Никон другого пришлет.

Взгляды их встретились, и, кажется, они поняли друг друга. В тонких щелочках глаз пана Халевского сверкнул огонек, и в знак подтверждения своих мыслей он снова кивнул.

Лука Ельский взял звоночек. В дверях показалась служанка.

— Зови капрала Жабицкого и неси «зубровку».

Пан Ельский стоял у окна, задернутого тюлем. И слышался ему шепот Халевского:

— Изгони схизмата от дверей святой божией церкви… Да будет он проклят всюду, где бы он ни находился: в доме, в поле, на большой дороге и даже на пороге церкви! Да будет проклят он в жизни и в час смерти! Да будет проклят он во всех делах его, когда он пьет, когда он ест, когда он сидит или лежит… Да будет проклят он во всех частях своего тела… Да будет проклят… Да будет так! Аминь!..

Жабицкий явился немедля. Он стоял возле двери, слушал тяжелые, страшные слова молитвы и ощущал холодок, который волнами прокатывался по спине. Вослед за ксендзом повторял: «Аминь!.. Аминь!.. Аминь!..» Капрал смутился, когда пригласил его войт к столу и наполнил кубок.

— Не я звал тебя, а пане ксенже.

Войт вышел из комнаты, а ксендз Халевский испытующе посмотрел на капрала, поднялся во весь рост, и показалось Жабицкому, что стоит он один на один с всесильным и всемогущим желтым крестом. Ксендз говорил долго и вразумляюще. Он напомнил о трудном испытании, которое выпало на долю Речи, о том, что любой ценой надо идти к победе, а кровь, пролитая врагом, — высшая награда господа за те муки и страдания, что терпит ойчина. Причина всех нынешних бед — коварный и осатаневший от злобы владыка Егорий…

Капрал все понял. Он стал на колени и склонил голову.

А с пола вскочил поспешно — за раскрытым окном послышался конский топот и гневный окрик часового.

— Пусти повод! — раздался хриплый бас. — До ясновельможного пана войта!

В комнату вбежал пан Ельский и за ним в изодранном синем сюртуке и без шлема вошел сержант из охраны пана Гинцеля.

— Что?! — закричал войт и сжал кулаки. Лицо его стало белым.

— Черкасы… ваша ясновельможность… — сержант разжал сухие губы.

— Говори!.. — не выдержал войт.

— В двадцати верстах от Пинеска, в лесу наткнулись на завал… Налетели вороньем со всех сторон черкасы… Сабли повытаскивали, сквернословят… Потом вытащили из дермеза пана Гинцеля и запросили выкуп. О чем говорил атаман черкасский с паном — не слыхал. Видел только, что налились очи кровью у злодея, рассвирепел, показал перстом на дерево… Пана Гинцеля схватили, поволокли к дубу и засилили…

— Говори!.. — заметался по комнате пан войт.

— Потом… — сержант передохнул. — Пани не трогали… Накинулись на рейтар, порубили… Меня вынес конь.

— О, свента Мария!.. — шептал ксендз Халевский.

Пан войт Лука Ельский опустился в кресло. От злости и бессилия сперло дыхание. Схватил звоночек. Когда служанка приоткрыла дверь, закричал в лютой ярости:

— Вон!.. Пшекленто быдло!..

О смерти достопочтенного пана Гинцеля гетман Януш Радзивилл узнал через три дня после случившегося.

Думая об этом, гетман ходил возле пруда, заложив руки за спину. На берегу кормили лебедей. Черные, о серебристым отливом птицы доверчиво брали крошки хлеба из рук садовника. Гетман подошел ближе. Но далекий конский топот заставил обернуться. Гетман видел, как мимо каплицы проскочил всадник и, стегая коня, помчался к замковому мосту. Через несколько минут к пруду прибежал слуга:

— Срочный чауш, ваша мость. От пана, хорунжего Гонсевского.

Януш Радзивилл прочел написанное цифирью письмо и, пройдя в кабинет, стремительно заходил из угла в угол. Не хотелось верить сообщению хорунжего. Но события в Варшаве научили многому. Появилась мысль схватить пана Замбржицкого и в Варшаве пытать. Но прежде чем сделать это, стоило выведать, где полковник Кричевский.

Гетман взял звоночек. Слуга явился недостаточно быстро, как хотелось сейчас гетману. Сверкнул сухими глазами и приказал, почти не раскрывая рта:

— Ротмистра Довнара… Живо!

Слуга знал, что ротмистра гетман вызывал в особых случаях для тайных поручений. За верную службу гетман недавно подарил ему пару штанов и рубаху. Такой милости удосуживались не многие. Слуга со всех ног бросился из замка.

Гетман Януш Радзивилл увел ротмистра в кабинет.

Через час, в сопровождении двадцати гусар, Довнар скакал в Варшаву. В тот же день тайные гонцы были посланы в Киев. Неделю гетман не выходил из кабинета, был молчалив и угрюм, пребывая в томительном ожидании. Наконец появился Довнар. Запыленный и исхудавший, он вошел в кабинет и преклонил колено.

— Полковника Кричевского, ваша мость, ни в Варшаве, ни в Вильне нет. Сказывают, давно не было. Пану канцлеру, как было велено, передал…

Не оказалось Кричевского и в Киеве. Гетман решил немедля схватить Замбржицкого. На рассвете гусары подошли к маентку, обложили его и постучали в дверь. Открыл заспанный слуга. Перепугавшись, упал на колени и, не сводя взора с грозных лиц, сказал, что пан Замбржицкий неделю назад уехал из маентка, но куда — не знает. Гусары не поверили хлопу, прошли в покои. Убедившись, что они пусты, ускакали в Несвиж.