Навеки вместе - [20]

— Нету Пинска, владыка, и нету здесь Руси… Речь Посполитая, — горестно заметил Шаненя.

— Пинск испокон веков был городом Руси. — Егорий поднялся. Большая, быстрая тень качнулась на стене, застыла. — Еще шестьсот годов назад великого киевского князя Святополка уговаривал волынский князь Давид Игоревич карать Василька, князя Требольского. За то карать, что посягал на города его. Так говорил волынский князь: узриши, еще ти не заиметь град твоих Турова и Пиньска, и прочих град твоих… Это тебе неведомо. — Владыка Егорий пошевелил, пальцами фитиль. Ярче вспыхнула свеча. — С часом Туров и Пинск отошли к Минскому княжеству. Позднее славный князь Долгорукий передал его сыну… Потом объявились ливонцы, а следом ляхи. Белой Руси и киевских земель им было мало. На Московию с мечом пошли… Спас господь от нашествия новых басурманов и землю уберег.

Шаненя снова посмотрел на икону Казанской божьей матери. С такой иконой собирали ополчение Минин и Пожарский. С ее чудотворной силой освободили Москву от нечисти. Божья мать освятила престол Михаилы Романова и нынешнего государя Алексея Михайловича, долгия лета ему…

— Отпиши патриарху Никону про беды наши и страдания.

— Отписал, сын мой. Послать не с кем. Ловят дьяков на дорогах, раздевают и смотрят одежки. — Владыка косо глянул.

Иван подумал о купце. Сказать о нем не решался. Не знал, как встретит Егорий его слова. И все же не умолчал:

— Есть достойный муж, владыка. Купец Савелий… Должен быть скоро в Пинске.

— Дай знать, — попросил Егорий.

Шаненя стал на колени. Взволнованно стучало сердце. Снова начал он про черкасов. Говорил все, о чем думал, что волновало его.

— Иди, сын мой. Устал от долгой беседы. — Егорий прикрыл глаза.

Оставшись один, владыка Егорий долго мерил келью тихими, короткими шагами. Пощипывая бороду, думал, хорошо ли поступил, дав согласие на сговор с казаками? Сердцем понимал, что сделал правильный шаг. А разум говорил: не стоило. Раньше-позже узнает об этом Халевский. Тогда уж не проминут иезуиты такого случая. Тогда не закроют, а попалят церкви, разгонят братства, пройдут мечом по бедной земле. Им лишь зацепка нужна.

Владыка открыл потайную дверцу шкафчика, достал бутылку с мальвазией. Долго шарил рукой по полке — посудину не находил. Отпил несколько глотков из горлышка. Обдало грудь жаром. Владыка спрятал бутылку, но через минуту достал ее снова: велик был соблазн. Утолив желание, вытер ладонью усы. Постоял возле двери, прислушался и задвинул в дверях щеколду.

В Евангелии, что лежало на столе, осторожно приподнял ногтем кожу на дощатой обложке и вытащил тонкий листок. Придвинул свечу и в который раз прочел написанное… «А на всей земле нашей униаты свирепо лютуют… а жолнеры королевские на колья сажают бедных людей невинных, разоряют маемость и сгоняют с земель, принимать веру католическую примушают…»

Прочитав, подумал, не следовало ли б дописать, что к Богдану-де Хмельницкому направляются в полки многие люди своевольные. Пусть знают и помнят в Москве, что Белая Русь с казаками вместе стоит, как с братами, и одной верой с великой Русью связана…

Глава десятая

— Была ли надобность, пане ксенже, вытаскивать эту мерзкую бабу и ховать заново? — Полковник пан Лука Ельский болезненно сморщился и отпил из кубка зубровку, разбавленную вишневым соком.

Зубровка была недостаточно холодной, и пан Ельский сплюнул. Схватил на столе звоночек. В кабинет вбежала служанка.

— Подойди, — процедил сквозь зубы войт. — На лед ставила?

— Ставила, ваша мость, — служанка побледнела.

— Пся юшка!.. — в лицо плеснул из кубка. — Неси холодную!

Не вытираясь, служанка бросилась к погребам.

Ксендз Халевский, сдвинув брови, продолжал прерванный разговор:

— Была, ваша мость. Хлопы должны помнить всегда, что нет другой веры. Неужто забыл владыка Егорий, что слово Брестского собора свято? Помнит. А ведь не вразумил чернь. С его ведома отпевали в церкви бабу. Делал сие с умыслом.

— Не перечу, пане ксенже. Непокорство каленым железом выжигать будем. Смотри, как спокойно стало в крае. Поняли схизматы, что приходит конец антихристу Хмелю — сейм объявил посполитое рушение. А ты разворошил осиное гнездо. Это совершить следовало позже, когда Хмель на колу сидеть будет.

Ксендз Халевский не согласился.

— Может, и присмирела чернь, но поверь, — ксендз приложил ладонь к груди, — что мысли бунтуют у нее.

Лука Ельский рассмеялся. В комнату вошла служанка и поставила на стол новую бутылку зубровки. Войт тронул пальцами и остался доволен. Посмотрел девке вослед и кивнул.

— Пусть чернь думает, что хочет. Мне надо, чтоб покорство было. Владыке Егорию наказать, чтоб не играл с огнем. Не то…

В саду тонко засвистела иволга. Лука Ельский прислушался, распахнул окно. В комнату влетел теплый ветер, пахнущий свежим сеном, — за Пиной косили луга. Ельский прошелся по комнате, заложив за спину короткие руки.

— Жалкие банды схизматиков, что прячутся в лесах, — не угроза для Речи Посполитой. В Несвиже стоят уланы и пикиньеры пана воеводы Валовича. Гетман Радзивилл нанял в Нидерландах рейтарское войско. Его ведет немец Шварцох, который был на службе у герцога Саксен-Веймарского и участвовал в штурме крепости Аррас под знаменами маршала Фабера. — Войт поднял палец и многозначительно кивнул. — Это что-то значит.