Навеки вместе - [15]

— Может, зашьешь? — и раскрыл глаза.

Устя вспыхнула.

— Кто прожег, пусть и чинит!.. — и бросилась к двери.

— Устя, обожди!

— Чего надо? — задержалась на пороге, не поворачивая головы.

Алексашка посмотрел на Устю и подумал, что сердце у нее мягкое. Всю неделю, как дитя, досматривала Карпуху. То ячменную кашу даёт ему ложкой, то ядреным квасом поит и разговаривает с ним. Одного не может понять Алексашка, почему не смотрит в его сторону Устя, почему сторонится? В мыслях Алексашка говорит самому себе, что нет ему дела до девки. Но в душе обидно. Неужто он такой никудышный, что недостоин разговора? Ведь и девка не панского рода. Там, в Полоцке, заглядывали на него девчата. Знает Алексашка, что пора бы и ему семью иметь. Взять бы в жены такую девку, как Устя. Не ленивая, хозяйская. Вся домашняя работа горит у нее в руках.

— Что ты, Устинья, на меня все волком смотришь?

И вдруг усмехнулась Устя. Впервые за все время. Сверкнула белыми, как чеснок, зубами, повела плечом:

— Я на всех, одинаково смотрю. Говори, что хотел?

А он оробел, замялся. Мелькнул в глазах Усти загадочный огонек и погас.

— Зашьешь рубаху?

Устя не ответила. Вышла из хаты, грохнув щеколдой.

Глава седьмая

Вместе с подслеповатым горбуном-старцем Фонька Драный Нос дошел до большого города. Поднялся на косогор. Вдалеке, с правой руки, поблескивала река. К ней прижались домишки, над которыми возвышались купол церкви и две узкие, высокие башни костела.

— Бобруйск. — Старец приложил ладонь ко лбу.

— Большой град!

— Ба-альшой!.. Было время, что акерманския и крымский татары жгли его и не сожгли. Еще воевал его и обкладывал князь Михаила Глинский. А он, славный, не поддался. Выстоял. Потом, как построил Петра Тризна костел, так пустили корни иезуиты…

С горбуном-старцем было хорошо Фоньке. Все он знает, везде побывал. Харчевался вместе с ним, что бог давал и давали люди добрые. В деревнях понаслышались, что под Бобруйском неспокойно — бродят в лесах шайки, а город якобы обложили казаки. Фонька не боится казаков. Решил сам пробираться туда, где лежит славный и вольный остров Хортица. И вот Фонька уже у стен Бобруйска, а казаков пока не видал.

— Что тебе со мной?.. — говорил старец. — Ты молодец ладный. Иди на пристань в Бобруйске. Там купцы по реке вниз струги гонят. Купцам работный люд надобен.

— Берут ли беглых?

— Как не брать, человече ты милый! Беглые впору купцу. С беглым мороки меньше и харчи ему абы какие идут.

Фонька Драный Нос согласился. Подался сразу на пристань. Возле берега полно телег купеческих с разными товарами. Гомон и ругань. С телег мужики тянут мешки на барки, что бортами уставили весь берег. На одну из барок таскали пеньку. Пенька чистая и полегче, чем мешок с зерном, от которого пуп трещит. Посмотрел и подошел к мужику.

— Скажи, человече, работный люд нужен?

Мужик устало чмыхнул и подтянул спадающие порты.

— Сказывали, потребен. Иди до купца. Он тебе скажет. — И показал на хату возле самого берега.

Фонька Драный Нос робко вошел в избу. С порога поклонился щуплому, глазастому человеку в белой посконной рубахе и яловых сапогах. Тот, не ожидая, пока Фонька начнет говорить, равнодушно спросил:

— Чего хотел?

— Сказывают, пане, надобен тебе работный люд?

— Ну, надобен. А ты беглый?

— Со старцем хожу, — похолодело у Фоньки внутри.

— Молчи, лгарь! — фыркнул купец. — Я тебя насквозь, как через блону, вижу. Да леший с тобой! Возьму до Любечи. Харчеваться у детины будешь. Уразумел?

— Все, пане, — кивнул Фонька.

— Беги на пристань, — купец хлебнул квасу и вышел из хаты. — Вон барка моя. Пеньку укладывают.

Фоньке понравилось на барке. Судно хоть и старое, да крепкое, обшитое трехдюймовой доской. На воде его держали тяжелые якоря на жестких пеньковых канатах.

Грузили барку два дня. Каких только историй не наслышался Фонька Драный Нос за это короткое время! Вечером, усевшись трапезничать, мужик по кличке Косой, рассказывал, как неподалеку от Бобруйска, в селе Глусск, холопы подняли бунт, схватили графа пана Лубинского и повесили на воротах.

— Почему бунт подняли? — допытывался Фонька.

Косой хмыкнул и плюнул за борт.

А еще мужики на барке рассказывали, как холопы позвали в деревню казаков и рассказали им про обиды свои, что чинил пан. Казаки заставили пана сидеть под столом всю ночь и через каждый час кукарекать. Прозвище у пана было Петуховский…

Купец торопил работный люд. Ходили слухи, что конных казаков видели несколько дней назад в лесу под Бобруйском. Говорили, что казаков не меньше пяти тысяч. Может, и больше их. Разве кто считал?

На четвертый день барка отошла от берега. Фонька Драный Нос стоял рядом с кормчим на корме, длинным шестом помогал отводить барку от берега… Когда вывели ее на стремнину, сама пошла спокойно и ровно. Хороша река Береза! Вода в ней прозрачная. Берега высокие, крутые, заросшие березовым и сосновым лесом. Из чащоб к воде на водопой выходят кабаны, лакомятся осинником сохатые.

Через день барка миновала Паричи. В село не заходили: купец строго-настрого приказал, пока не минуют Паричи, к берегу не подходить. Боится купец, чтоб казаки не пожгли барку. А пристать все же пришлось. В двух верстах от Горваля наткнулась барка на дубовую корягу. Течение здесь быстрое, и корму занесло. Она ударилась о валун. Вылетела в корме смольная пакля, и тонкой струйкой заурчала вода. Мужики переполошились и сбросили якорь. Выход был один: снять часть груза и законопатить барку.