Наулака: История о Западе и Востоке - [57]

— Очень хорошо, Моти, — сказал махараджа Кунвар на родном языке, — Кейт говорит, что ты вовсе не бог, а просто маленькая серая обезьяна, и я с ней согласен. Когда она придёт, она тебе всыплет, Хануман.

Моти уже успел съесть полбанана, когда вернулась Кейт, но почему-то он не попытался скрыться от неё. Кейт шлёпнула маленького мародёра, и он упал набок.

— Посмотрите, Лальи, что случилось с Моти? — спросила она, с удивлением глядя на обезьяну.

— Он здесь без вас стащил банан, а сейчас, должно быть, притворился покойником. Стукните его!

Кейт склонилась над безжизненным маленьким тельцем; Моти уже не надо было наказывать: он был мёртв.

Кейт побледнела. Она быстро поднесла корзину к лицу и осторожно понюхала её содержимое. Роскошные плоды отдавали чем-то приторно-сладким и опьяняющим. Она поставила корзинку на стол и поднесла руку к голове. От запаха у неё кружилась голова.

— Ну же, — сказал принц, который не видел с кровати своего умершего любимца, — где же мой шербет?

— Боюсь, что фрукты не очень хороши, Лальи, — сказала Кейт, делая усилие над собой. С этими словами она выбросила через открытое окно в сад тот недоеденный банан, который злоумышленник Моти так крепко прижимал к груди. В тот же момент с ветвей слетел попугай и унёс этот кусочек с собой на дерево, а секунду спустя маленький комочек зелёных перьев упал вниз — попугай лежал на земле мёртвый.

— Нет, фрукты несвежие, — повторила она машинально. Глаза её расширились от ужаса, а лицо побледнело. Её мысли снова вернулись к Тарвину. Она не вняла его предостережениям и мольбам! Он говорил, что ей грозит опасность. Разве он ошибался? Откуда ей ждать следующего удара? Из какой засады он может обрушиться на неё? Сам воздух может быть отравлен. Она боялась даже дышать.

Смелость и наглость нанесённого удара пугали её не меньше, чем сам замысел. Если такое могло быть сделано среди бела дня, под видом дружеского подарка, сразу после визита самого короля, что же может удержать цыганку в следующий раз? Сейчас Кейт жила под одной крышей с махараджей Кунваром, и если Тарвин был прав, предполагая, что Ситабхаи желает ей зла, значит, фрукты предназначались им обоим. Она содрогнулась при мысли о том, что сама, своей собственной рукой, могла дать фрукты махарадже Кунвару, ни о чем не подозревая.

Принц повернулся в постели и долго смотрел на Кейт.

— Вам нездоровится? — спросил он её вежливо и серьёзно. — Тогда не утруждайте себя приготовлением шербета. Дайте мне Моти — я хочу поиграть с ним.

— Ах, Лальи! Лальи! — вскричала Кейт и неверной походкой направилась к постели принца. Она бросилась на кровать рядом с малышом, обняла его, словно защищая от кого-то, и залилась слезами.

— Вы сегодня во второй раз плачете, — сказал принц, с любопытством глядя на её плечи, вздрагивавшие от рыданий. — Я все расскажу сахибу Тарвину.

Эти слова поразили Кейт в самое сердце и наполнили его горьким и бесплодным сожалением. О, если бы хоть на секунду опереться на его твёрдую, сильную руку, предложившую ей спасение, — руку, которую она только что оттолкнула! Где он сейчас? — спрашивала она себя в раскаянии. Что случилось с человеком, которого она прогнала и который ежеминутно рискует жизнью в этой ужасной стране?

А в это мгновение Тарвин сидел в своём номере в гостинице и, чтобы следить за всяким, кто приближается к нему, открыл обе двери душному ветру пустыни; его револьвер лежал перед ним на столе, а Наулака в кармане. Он всей душой жаждал уехать отсюда и в то же время ненавидел свою победу, которая не имела никакого отношения к Кейт.

XVIII

После того, как Кейт надёжно спрятала отравленные фрукты, чтобы они больше не могли никому принести вреда, и. несмотря на собственные слезы, утешила махараджу Кунвара, огорчённого таинственной смертью Моти, — после этого Кейт весь вечер и всю длинную ночь размышляла о том, как ей быть. Назавтра, когда она встала утром, не отдохнувшая за ночь, с глазами, красными от вчерашних слез, она твёрдо знала одно: пока она жива, ей надо быть вместе с индийскими женщинами и трудиться для них, и единственное прибежище в её нынешнем тревожном состоянии — её работа, её дело, которое было рядом — стоило лишь руку протянуть. А тем временем человек, который любил её, оставался в Гокрал Ситаруне, подвергая свою жизнь смертельной опасности, — и все это лишь для того, чтобы оказаться рядом с нею, если понадобится его помощь. Но позвать его она не могла, потому что обратиться к нему за помощью означало для неё уступить ему, а это было выше её сил.

Кейт отправилась в больницу. Страх перед невидимым врагом, покушавшимся вчера на жизнь её и маленького махараджи, превратился в ужас, который мешал ей жить и думать.

Женщина пустыни, как всегда, поджидала её, сидя на ступенях больницы. Её лицо было закрыто покрывалом, а руки сложены на коленях. Позади неё стоял Дхунпат Раи, которому следовало сейчас находиться у постелей больных. Она сразу увидела, что в больничном дворе толпится народ — какие-то незнакомые люди и посетители, которые по новым правилам могли навещать своих родственников и друзей только раз в неделю. Но сегодняшний день не был днём посещений, и Кейт, измученная всем тем, что перехила со вчерашнего дня, почувствовала раздражение и желание научить их уму-разуму и сердито спросила у Дхунпат Раи, слезая с лошади: