Наука побеждать. Война - [4]

Наконец, к нам «подлетели» всадники в зелёных мундирах с карабинами и саблями. Уланы-карабинеры. Наши.

— Господин капитан! — козырнул Губанову офицер конных егерей. — Имею честь представиться, штабс-ротмистр Тоцкий, командир фланкеров второго эскадрона Волынского Уланского полка!

— Капитан Губанов, командир третьей роты третьего батальона Полоцкого пехотного полка. Честь имею. — Покончив с представлениями, он спросил: — Зачем вы здесь?

— В лагерь со стороны позиций, занимаемых вашей ротой, прискакали несколько лошадей под британскими сёдлами, — ответил штабс-ротмистр, — на одной сидел мёртвый гусар. Нас отправили провести разведку.

— На вашем мундире кровь, штабс-ротмистр, — сказал капитан Губанов, — значит, вы уже побывали сегодня в бою. Можете что-нибудь сообщить?

— Мои фланкеры прикрывали огнём улан во время флангового манёвра, — сообщил тот. — Мы ударили на британскую лёгкую пехоту. Горцев из Шотландии, если быть точным. Атаковали, заставили перестроиться в каре, а как только отступили, по ним открыла огонь артиллерия.

Жуткое, верно, было зрелище. 6-ти, 12-ти и 16-ти фунтовые ядра врезаются в ряды плотно сбившихся для отражения кавалерийской атаки солдат, оставляя в них изрядные просеки.

— Батальон горцев рассеяли, — не без гордости добавил штабс-ротмистр Тоцкий, — никак не меньше.

— А в общем, как идёт сражение? — спросил у него наш капитан.

— Ровно, господин капитан, — ответил штабс-ротмистр. — То британец прорвётся к самым батареям. То вот мы на флангах пошалим. А в центре крепко сошлись. Насмерть. Из-за дыма почти ничего не видно, так что и не понять, кто побеждает — мы или британцы. Но на случай прорыва, на центр генерал приказал нацелить четыре двенадцатифунтовки, заряженных картечью.

Значит, если британцы всё же прорвут центр по ним, а заодно и по отступающим — или просто бегущим — нашим солдатам, дадут залп картечью, стальной метлой выметая с этого света сотни человек, не щадя ни своих, ни чужих.

Суров ты, обрусевший шотландец Михаил Богданович Барклай де Толли. Вот только и Джон Хоуп — не мягкотел, он, скорее всего, также нацелил орудия на центр и наших солдат, кровью добывших победу, ждёт тот же смертоносный вихрь картечи.

— Возвращайтесь в лагерь, штабс-ротмистр, — приказал Тоцкому наш капитан, — и доложите, что была попытка прорыва гусарского эскадрона в наши тылы. Возможно, это была разведка боем, не исключены повторные попытки.

— Есть, — снова козырнул штабс-ротмистр и скомандовал: — Разворачивай коней! Возвращаемся в лагерь!

Не прошло и нескольких минут, как стук копыт фланеров затих вдали.

Снова потянулись часы ожидания. По звукам битвы уже ничего нельзя было понять. Однако орудия молчали, значит, в центре всё ещё идёт кровавый бой.

Битва закончилась «боевой ничьей». Тысячи человек остались лежать в кровавой грязи, а уцелевшие с наступлением сумерек разошлись на позиции. Роту капитана Губанова также вернули в лагерь, где я стал свидетелем самой чудовищной картины, какую только можно увидеть на войне. Картина эта звалась «после побоища».

В ночной темноте, при свете факелов и масляных ламп, сновали фельдшера и солдаты с носилками, около медицинских палаток лежали накрытые простынями раненные солдаты, за пределами лагеря ровными рядами были уложены трупы, над которыми ходили священники, тонущие в кадильном дыму, а рядом похоронные команды рыли могилы, сколачивали кресты, писаря выводили на табличках имена, чины и даты рождения и смерти. А где-то на поле боя мародёры обирали трупы, то и дело, сцепляясь с такими же любителями «трофеев» из британского лагеря, так что и после сражения до нас доносились выстрелы.

Как только роту распустили «по квартирам», я тут же поспешил спрятаться от всех этих ужасов в палатке, которую делил с Петькой Большаковым. Он уже сидел внутри без мундира, в одной нательной рубахе и судорожно глотал из жестяной кружки вино. Пил неаккуратно, заливая подбородок и грудь. Судя по тёмно-бордовым разводам на рубахе, это была не первая его кружка.

Кроме него в палатке сидел поручик Федорцов. Он по-хозяйски расположился на ларе с моими вещами, держа в руках полупустую бутылку.

— Что стряслось? — удивился я, напрочь позабыв о чинопочитании.

— Фельдшера, черти косорукие, — ответил мне, вместо того, чтобы одёрнуть, поручик Федорцов, — несли раненого да уронили. Покрывало и слетело, а у него весь живот саблей располосован и кишки наружу.

Да уж. От такого зрелища и с ума сойти недолго, так что Петька, можно сказать, легко отделался. Он как раз опорожнил свою кружку, и поручик тут же снова наполнил её.

— Всё, — сказал он, забивая пробку в горлышко, — как допьёт стакан, пускай спать ложится. — Поручик встал с моего ларя. — А завтра займи его чем-нибудь, чтобы не вспоминал. Он вроде отцу письма писал. Вот и усади его писать отчёт о первом бое.

— Есть, — привычно откликнулся я, пропуская поручика.

Дорогой отец.

Пишу Вам по настоянию моего друга и сослуживца, о котором не раз упоминал в своих реляциях, Сергея Суворова. Не минуло и нескольких часов с тех пор, как я принял боевое крещение. Не смотря на то, что 3-ю роту 3-го батальона Полоцкого пехотного полка, в которой я имею честь служить под началом капитана А.П. Губанова, поставили в тыловое охранение, мы приняли бой. Нас атаковали эскадрон британских гусар, как позднее выяснилось 15-го гусарского полка. К моему глубочайшему сожалению, основная тяжесть схватки с ними пришлась на 1-й взвод нашей роты. Его солдаты дважды отбивали атаки гусар, в то время как наш взвод, возглавляемый капитаном Губановым, совершил фланговый манёвр и атаковал противника огнём, рассеяв строй врага и обратив британских гусар в бегство. И всё же, замечу снова, основная слава, не смотря ни на что, принадлежит 1-у взводу.