Наука побеждать. Война - [12]

Мы по очереди, в порядке старшинства, поднимались и представлялись. Сначала мы — на правах гостей, затем офицеры «Гангута». Выходит, для Булатникова и младших офицеров ландунгс-команды даже не приготовили места за столом в кают-компании. Весьма интересные порядки.

Обед, как и положено «ознакомительному», проходил в обстановке некоторого напряжения. Разговоров почти не было, мы даже старались за просьбами обращаться к своим. В смысле, аэронавты — к аэронавтам, а мы, пехота — к таким же офицерам-пехотинцам.

В тот раз я так и не набрался храбрости, чтобы поинтересоваться у кого-нибудь из мичманов «Гангута», отчего на обеде не присутствует кто-нибудь из ландунгс-команды. К тому же, инициативой за столом полностью завладел капитан Иевлев. Он был несколько нарочито-общителен и старался начинать пространные беседы или поддерживал угасающие. В общем, старательно играл радушного хозяина.

После обеда я нашёл поручика Булатникова, который вместо кьянти распивал нечто куда более дешёвое и скверное в своей каюте.

— Приветствую вас, господин поручик, — отсалютовал мне стаканом Булатников. Он был пьян, не смотря на то, что время едва перевалило за середину дня.

— Приветствую, — кивнул в ответ я, освобождая себе место у столика. — Я у тебя, Виктор, спросить хотел одну вещь.

— Почему меня не было на обеде в вашу честь в кают-компании? — полуутвердительно поинтересовался Булатников и, не дожидаясь ненужного подтверждения, ответил: — Мы не числимся в экипаже дирижабля и даже формально не относимся к воздушному флоту империи. Вот и не приглашают нас в кают-компанию. Нет места нам, сиволапым, среди «военной косточки».

— Вот, значит, как, — протянул я, принимая у Булатникова стакан, не ставший более чистым со вчерашнего дня.

— Не стоит тебе проводить так много времени в компании поручика Булатникова, — сказал мне штабс-капитан Антоненко. — Не самая лучшая компания, поверь мне.

— Отчего же? — удивился я, прикладывая к голове ледяное полотенце, протянутое услужливым Жильцовым. Признаться, вчера мы перебрали дешёвого вина.

— От того, Серж, что ты не знаешь полной истории ландунгс-команд воздушного флота, — ответил мне штабс-капитан. — Туда списывают самых никчемных офицеров из пехотных, а иногда и кавалерийских частей. Вроде твоего приятеля Булатникова. Он раньше был неплохим офицером. Наверное. Я с ним знаком не был. Однако, раз его списали в ландунгс-команду, значит, числится за ним некий грешок. Скорее всего, пристрастие к спиртному, если судить по твоему виду.

— Может и так, — не стал спорить я. И вправду, слишком уж любил поручик Булатников выпить, если судить по двум дням нашего знакомства. — Однако это же в корне неверно. Как можно списывать офицеров в подобные части? Они же должны проявлять просто чудеса героизма. Представьте себе, капитан, прыгать на головы врагам, под огнём артиллерии…

Я так раздухарился в своей речи, что и без того словно свинцом налитая голова отозвалась острой болью. Я замолчал на минуту, пережидая приступ.

— Сколько мужества нужно для этого! — воскликнул я, стоило только боли немного притупиться, за что и поплатился новым приступом.

Жильцов подал мне свежее полотенце, взамен немного нагревшегося, и я кивком поблагодарил его.

— Это да, — согласно кивнул штабс-капитан, — пусть они и идут в ландунг пьяными как австрийские гренадеры, однако, не смотря ни на что, мужества им не занимать.

— Вот и я о чём говорю, — наученный горьким опытом я больше не повышал голоса, — как же можно столь отважных людей сбрасывать со счетов. Забывать о них. Списывать в ландунгс-команды никудышных офицеров…

— Это кто тут никудышный? — сунул голову в дверь каюты Булатников. — Я что ли?

— На личности мы не переходили, — отозвался Антоненко.

— Приветствую вас, господа офицеры, — запоздало отдал честь Булатников. — И всё же, господин штабс-капитан, вы считаете меня никудышным офицером, списанным за пьянство или долги в воздушную пехоту, не так ли?

— Положим, что так, — не стал отпираться Антоненко. Он вообще был человеком прямым и честным.

— Я, знаете ли, господин штабс-капитан, — ответил ему на это Булатников, — добровольно отправился служить в воздушную пехоту. И года не прослужил в обычной, наземной, и написал рапорт с просьбой о переводе в воздушную. Начитался глав из «Науки побеждать» про лихие ландунги над Измаилом и Очаковом, думал, вот она — настоящая жизнь, не то, что на земле. Ать-два. Первая шеренга — стой, вторая шеренга — пли! Скука.

— Можете не продолжать, поручик, — кивнул Антоненко. — Вместо настоящей жизни и лихих ландунгов — длительные полёты, презрение «военной косточки» и, как следствие, пьянство и скука.

— А что ещё остаётся, кроме винопития?! — раздражительный с утра Булатников готов был, казалось, прямо-таки в драку на штабс-капитана кинуться. — Вы, значит, воюете не земле, аэронавты — в воздухе, а мы — только и делаем, что пьём. Вы — герои, а мы…

— Ещё слово подобным тоном, поручик, — голос Антоненко был не ледяным — лёд хрупкий — нет, голос штабс-капитана был стальным — серым, холодным и смертоносным, — и я брошу вам вызов.

— Дирижабль является воинской частью, и дуэли на его борту караются весьма жёстко, — заметил Булатников.