Наука логики. Том II. Субъективная логика. (Материалистически структурирован) - [110]
Но, в-третьих, с дефинициями конкретных объектов как природы, так и духа дело выглядит совершенно иначе. Такие предметы суть вообще для представления вещи со многими свойствами. Здесь нужно прежде всего схватить, каков их ближайший род, а затем установить, в чем состоит их специфическое видовое отличие. Следует поэтому определить, какое из многих свойств принадлежит предмету как роду и какое принадлежит ему как виду; далее, какое из этих свойств есть существенное; а для ответа на последний вопрос требуется познать, в какой связи они находятся друг с другом, положено ли уже одно из них вместе с другим. Но для этого еще нет никакого другого критерия, кроме самого существования. — Существенностью свойства для дефиниции, в которой свойство должно быть положено как простая, неразвитая определенность, служит его всеобщность. Но последняя есть в существовании лишь чисто эмпирическая всеобщность; это — всеобщность во времени, устойчивость того или иного свойства, в то время как другие свойства оказываются преходящими при продолжающемся существовании целого; или же это — всеобщность, проистекающая из сравнения с другими конкретными целыми и постольку не идущая дальше простой общности. Если сравнение приводит к заключению, что целокупный облик, как он эмпирически являет себя, есть общая основа, то задача рефлексии состоит в том, чтобы объединить его в простое определение мысли и схватить простой характер такой целокупности. Но подтверждением того, что то или иное определение мысли или то или иное из непосредственных свойств составляет простую и определенную сущность предмета, может быть лишь выведение такого определения из конкретного характера. А это потребовало бы анализа, превращающего непосредственный характер в мысли и сводящего конкретные черты этого характера к чему–то простому, — анализа, который стоит выше, чем только что рассмотренный, так как он должен был бы быть не абстрагирующим, а таким, который еще сохраняет во всеобщем определенные черты конкретного, объединяет последние и показывает их зависимость от простого определения мысли.
Но соотношения многообразных определений непосредственного существования с простым понятием были бы теоремами, нуждающимися в доказательстве. Дефиниция же как первое, еще не развитое понятие, ввиду того что она должна схватить простую определенность предмета, а это схватывание должно быть чем–то непосредственным, — дефиниция может пользоваться для этой цели лишь одним из его (предмета) непосредственных так называемых свойств — некоторым определением чувственного существования или представления; изолирование этого свойства путем абстракции составляет тогда простоту, а для установления всеобщности и существенности понятие отсылается здесь к эмпирической всеобщности, к факту сохранения свойства при изменившихся обстоятельствах и к рефлексии, ищущей определение понятия во внешнем существовании и в представлении, т. е. там, где его нельзя найти. — Дефинирование поэтому и само отказывается от настоящих определений понятия, которые были бы по существу принципами предметов, и довольствуется признаками, т. е. такими определениями, существенность которых для самого предмета есть нечто безразличное и которые скорее имеют своей целью быть только отметками для некоторой внешней рефлексии. — Такого рода единичная, внешняя определенность находится в слишком большом несоответствии с конкретной целокупностью и с природой ее понятия для того, чтобы она сама по себе могла быть выбрана и признана тем, в чем некоторое конкретное целое имеет свое истинное выражение и определение. — Так, например, по замечанию Блюменбаха, ушная мочка есть нечто такое, что у всех прочих животных отсутствует, и она, следовательно, согласно обычным рассуждениям об общих и отличительных признаках могла бы с полным правом быть использована в дефиниции физического человека как то, что составляет его отличительный характер. Но сколь несоответственным оказывается с первого же взгляда такого рода совершенно внешнее определение представлению о целокупном облике физического человека и требованию, чтобы определение понятия было чем–то существенным! Являются ли включенные в дефиницию признаки просто лишь такого рода средством выйти из затруднения, пускаемым в ход за неимением лучшего, или же они в большей мере приближаются к природе некоторого принципа, это — целиком дело случая. Вследствие их внешнего характера по ним и видно, что не с них начали в познании понятия; наоборот, открытию родов в природе и в духе предшествовало смутное чувство, неопределенное, но более глубокое чутье, некоторое предчувствие существенного, и лишь после этого начинали отыскивать для рассудка ту или иную определенную внешнюю черту. — Так как в существовании понятие вступило в область внешнего, то оно развернуто в свои различия и не может быть безоговорочно связано лишь с одним единственным из таких свойств. Свойства, как внешнее в вещах, внешни и самим себе. При рассмотрении сферы явления, там, где говорилось о вещи со многими свойствами, было показано, что они вследствие этого становятся по существу даже самостоятельными материями; если рассматривать дух с той же точки зрения явления, то он превращается в аггрегат многих самостоятельных сил. Сама эта точка зрения, признающая отдельное свойство или силу безразличными к другим, приводит к тому, что это свойство или сила перестает быть характеризующим принципом, вследствие чего определенность как определенность понятия вообще исчезает.
