Наука и техника, 2007 № 02 (9) - [40]

Тренировочный зал времен «Трех мушкетеров». Как видим, даже в эпоху мушкета упражнения с двуручным мечом считаются необходимым элементом воинской подготовки

Впрочем, САМЫЙ известный из «древнерусских» (кавычки необходимы!) мечей — это именно двуручник, точнее, бастард. Речь идет о «мече Всеволода Мстиславича» (кавычки опять-таки необходимы!). Да, о нем есть летописное упоминание XII в., однако тот меч, который дошел до наших дней под названием «меча князя Всеволода», относится все-таки к рубежу XIV–XV вв., хотя он вроде бы еще в 1137 г. был поставлен над надгробьем князя в Троицком соборе Пскова. Все дело в этом «вроде бы». Очевидно, не позже середины XV в., когда на глаза кому-то из княжьих потомков вдруг попался очень эффектно выглядевший меч-бастард, было решено, что реально установленный над могилой Всеволода Мстиславича старый клинок выглядит недостаточно «круто». В результате к моменту посещения собора Иваном Грозным (1536 г.) этот подменыш столь хорошо «прижился» на надгробье, что ни у кого не возникло сомнений в его подлинности, — а царь даже сделал удивленно-восторженное замечание насчет «величества» древнерусского оружия.

К счастью для всех окружающих, Иван Васильевич не присмотрелся к мечу вплотную. Иначе он обнаружил бы на его крестовине латинскую надпись «Honorem meum nemini dabo» («Чести моей не отдам никому») — девиз графского рода Зайн-Витгенштайнов. А навершье рукояти и оковку ножен украшают витгенштайновские гербы. Так что для кого именно этот меч был изготовлен — сомнений не вызывает…

Зная нрав царя Ивана, можно легко предположить, что кому-нибудь из псковитян это наблюдение могло обойтись очень дорого.

Впрочем, «меч Всеволода Мстиславича» известен даже тем, кто не слышал ни об этом князе, ни об Иване Грозном. Дело в том, что это оружие, веками считавшееся «самым большим из древнерусских мечей» (еще бы: его длина составляет 152 см — для бастарда почти максимум!), успело в этом качестве попасть на… милицейские эмблемы.

Став эмблемой, меч несколько изменил свои пропорции — но одна из его деталей сохранилась именно так, как выглядела, когда этот двуручник еще числился оружием князя Всеволода. В те столетия его крестовина при каких-то обстоятельствах оказалась перевернута, смонтирована «наизнанку», изгибом к рукояти, а не к лезвию. У боевого клинка такое было бы обнаружено (и исправлено) тотчас же; однако когда оружие работает символом — пусть еще и не милицейским! — его фехтовальные качества проходят, мягко говоря, гораздо менее жесткий контроль.

Сейчас, став музейным экспонатом, он демонстрируется уже в правильном виде: во время одного из достаточно уже давних осмотров это неправильное монтирование все-таки обнаружили и исправили. Но на эмблемах и в ряде исторических картин мечи, скопированные с псковского экспоната, по-прежнему изображаются «шиворот-навыворот»…

• АВИАЦИОННЫЙ КАТАЛОГ

“Летаргический сон”

Раздел выходит под редакцией Мороза С.Г.

В период между мировыми войнами Великобритания и Соединенные Штаты Америки приложили огромные усилия к тому, чтобы убедить ведущие мировые державы заключить систему многосторонних договоров, жестко ограничивающих наращивание вооружений всех видов. Наиболее значительными достижениями в этом стали Лондонское и Вашингтонское морские соглашения, определявшие лимиты тоннажа и предельные тактические характеристики боевых кораблей основных классов. Сторонники прекращения гонки вооружений призывали все страны подписать аналогичные документы и в области авиации, сократив, прежде всего, тяжелые бомбардировщики. Аргументы их были просты и понятны простому избирателю: бомбардировщик — это орудие агрессии, направленное, прежде всего, против мирного населения. Однако за столь благими намерениями отчетливо просматривались корыстные интересы. Англия стремилась за счет сдерживания Франции, Германии и Италии сэкономить средства для того, чтобы держать в узде расползающуюся колониальную империю, Америка же такую империю создавала. Это партнерам-переговорщикам было ясно как день, они видели в своей авиации единственно возможный противовес сверхмощным военно-морским флотам англоговорящих демократий и не собирались от него отказываться.

Но и в самих величайших державах Запада не было единого мнения относительно целесообразности сдерживания роста военной мощи в мирное время. Одни политики убеждали общество в необходимости раскошелиться еще и на строительство армады тяжелых бомбовозов, другие наоборот называли это дорогостоящим безумием и бездарной тратой денег. Не было единства мнений и относительно того, каким же должен быть бомбардировщик, мало того, военные сами пока не могли определиться со стратегией и тактикой использования тяжелых бомбардировщиков, не имели планов их использования на войне, не знали, сколько нужно таких самолетов, не могли, наконец, четко сформулировать тактико-технические требования к тяжелому бомбовозу.

Уже в годы I мировой войны все авиационные державы пытались отказаться от проектирования самолета «по птичьему чутью» и перевести этот процесс на строгую научную основу. Во всех промышленно развитых странах уже сформировались научно-экспериментальные учреждения, которые призваны были идти впереди промышленности, определяя главные пути развития авиации. В Великобритании это был Королевский институт авиации RAE, а в США — Национальный консультативный комитет по аэронавтике NACA. В начале 30-х годов, когда закончилась Великая депрессия, их финансирование резко увеличилось, что позволило улучшить опытно-экспериментальную базу. Возводились гигантские натурные аэродинамические трубы, в которых можно было исследовать обтекание натурных аэропланов при работающих моторах, лаборатории для испытаний прочности самолетов, сооружались стенды силовых установок, приборов, оборудования и вооружения. Теоретики в свою очередь создавали методы расчетов, позволявшие сократить время и стоимость экспериментальной отработки сложных конструкций, отказавшись от бесконечных подгонок при работе методом «проб и ошибок».