Наука и религия в современной философии - [31]

С другой стороны, и наука отнюдь не искусственное и как бы сверхъестественное изобретение, как это воображают, не давая себе, быть может, вполне ясного отчета, все те, которые любят противопоставлять науку обыденным сведениям. Наука сама есть обыденный, повседневный опыт, сделавшийся благодаря естественной эволюции более точным, более связным, более поучительным, и — по сравнению с опытом невежественных людей— более приспособленным к. тому, чтобы в своих утверждениях превзойти границы наличного восприятия.

Наука и религия одинаковы по происхождению, и та и другая естественно зародились в духе человеческом под влиянием его отношений к миру; они в равной степени реальны, в равной степени являются самопроизвольными проявлениями природы; ни. какого смысла не имеет поэтому вопрос, совместимы ли они друг с другом. они могут сосуществовать, ибо они фактически сосуществуют. Единственный вопрос, представляющийся нам здесь, состоит в том, чтобы понять смысл и значение этого сосуществования.

Правда, если мы ограничимся рассмотрением тех частных задач, которые преследует с одной стороны религия, с другой стороны наука, мы найдем между ними резкие противоречия, и нам придется признать, что все попытки примирения, непрерывно изобретаемые изворотливыми экзегетами, являются искусственными и бессильными. Но из-за частных свойств предмета не следует забывать его сущности. Для того, чтобы здраво обсудить вопрос о науке и религии, надо рассматривать не частные и случайные их проявления, а их наиболее общие и наиболее абстрактные тезисы: быть может они окажутся тогда легко примиримыми.

Те специальные догматы, которые предлагаются религиями и на почве которых они часто вступают в конфликт с наукой, в действительности отнюдь не являются сверхъестественными откровениями. Это усилия духа человеческого представить себе в форме, соответствующей его категориям и привычкам, то абсолютное, то бесконечное, чувство которого живет в нем. Таким образом все эти формулы, как бы искусно, мудро и тщательно они не были разработаны, оказываются несостоятельными перед лицом анализа. они кажутся удовлетворительными, пока мы их рассматриваем с точки зрения поэзии и чувства, не определяя точно смысла слов и связи идей. Но дело меняется, раз мы хотим их точно установить и доказать.

Возьмем, например, вопрос о происхождении мира, — один из тех вопросов, которые религии стараются обычно разрешить Если мы точно определим те решения, которые допускает этот вопрос, мы найдем, что все они сводят к трем основным. Можно предположить, что мир существует вечно, или что он создался сам собою, или что он был создан некоторою внешней силой. Но подвергая эти три гипотезы философской критике, мы находим, что ни одна из них не может быть принята нашим разумом: каждая заключает в себе логические несообразности, каждая оказывается внутренне противоречивой. Их не мыслимо, употребляя энергичное английское выражение, „реализовать в мысли“—To realize them in thought. Этот результат был, по Спенсеру, окончательно установлен критикой Гамильтона и Манселя. Исследование других определений, которые теология придает первичному существу: единство, свобода, личный характер, приводит к таким же выводам.

Вот почему объект религии, абсолютное, как только мы пытаемся представить его, как существующее, оказывается непознаваемым, немыслимым: unthinkable.

Как же обстоит дело с наукой? Не является ли она, в противоположность религии, насквозь ясной и очевидной в своих принципах, в своих рассуждениях, в своих выводах? Ничего подобного, говорит Спенсер. Наука, основная задача которой сводится к тому, чтобы свести качество к количеству, не может обойтись без таких понятий, как пространство, время материя, движение, сила, ибо понятия эти являются неустранимыми носителями количества. Но все подобного рода понятия, как только мы пытаемся реализовать их мысли, приводят в свою очередь к противоречиям.

Попробуйте, например, действительно охватить мыслью пространство или время, т. е. представить их себе с такою точностью и законченностью, каких требует всякое реальное бытие. Если пространство и время существуют действительно, то относительно их природы возможны лишь три гипотезы. Они должны быть или самостоятельными существами, или атрибутами таких существ, или субъективными реальностями. Но ни одна из этих трех гипотез не может быть развита без противоречия. Спенсер в данном случае присоединяется к выводам контианской и шотландской критики.

То, что справедливо по отношению к пространству и времени, справедливо и по отношению ко всем другим первичным данным науки. Попытаемся, вернувшись мысленно к начальной стадии всемирной эволюции, представить себе материю в ее первоначальном состоянии полнейшего рассеяния. Мы ясно чувствуем невозможность представить себе, каким образом материя могла прийти в такое состояние. Обратимся ли мы к будущему? Мы не в состоянии уловить границы той последовательной смены явлений, которая развертывается перед нашими глазами. С другой стороны, если человек всмотрится в себя самого, то он найдет, что от него ускользают оба конца нити сознания. Он в состоянии наблюдать процесс возникновение в нем данного состояние сознание лишь после того, как это последнее уже истекло; подобным же образом от. него ускользает превращение сознательного в бессознательное. Сущность, зарождение и конец всех без исключение вещей от нас скрыты. Всякое наше познание приводит к тайне.